Шрифт:
— Поэтому я не могу забрать тебя с собой, Лена, — признался Войтек. — Я уверен, что ты не будешь в безпе… в безопасности в Польше. Ты не можешь быть там с немецкими документами, потому что немцев там люто ненавидят. И ты не можешь быть там русской. Ты должна быть полячкой и только так.
— Но как же я стану полячкой, Войтек? Кто сделает мне документы? Да я и языка не знаю совсем! Я не смогу притвориться никак!
— Ты сможешь стать полячкой, если выйдешь замуж за поляка, — проговорил тихо Войтек. Лена сначала решила, что он шутит, и едва сдержала смешок, который замерз на ее губах, едва она заметила его взгляд. — Ты можешь стать моей женой, и я клянусь, что никто и никогда в Польше не причинит тебе вреда!
У Лены еще оставалась надежда, что она просто его не так поняла. Войтек просто предлагает ей притвориться его женой, когда они будут в Польше, только и всего. Но он только покачал головой, когда она озвучила это.
— Именно женой. — Лена заметила, как он напряженно сжал челюсти, когда заговорил резко и уверенно. — Война совсем скоро закончится. Британцы уже вышвырнули немцев из Африки и из Италии. А скоро вместе с американцами погонят их и из Франции и дальше по Европе, загоняя их обратно в ту дыру, откуда они выползли. И в этот раз это уже не будет так, как после прошлой войны. Германии не станет как страны, а немцев не станет как народа. Так должно быть. Как воздаяние. Это будет новый мир, в котором не будет места никакой диктатуре! Неужели ты по-прежнему захочешь жить при коммунистах, Лена, в этом новом мире?
Они встретились взглядами, и Войтек первым отвел глаза в сторону, сдаваясь в этой молчаливой дуэли.
— Прости. Забудь об этом, — глухо проговорил он. — Я повелся не в ту сторону. Не хочу, чтобы ты запомнила меня вот так… Но я не солгал тебе ни в одном слове. Я до безумия хочу, чтобы ты стала моей женой. Но если кто-то узнает, что ты из Советов… даже я не смогу защитить тебя, если ты не будешь носить польское имя. Никому из Советов нет и не будет места в Польше [115] ! Я понимаю, почему ты защищаешь свою страну, но признай! — снова настаивал Войтек упрямо. — Признай, что режим Советов похож на нацистский, что он тоже построен на крови и страхе, что между Сталиным и Гитлером…
115
Целью эмигрантского правительства Польши в Лондоне было восстановление страны в довоенных границах, а значит, борьба одновременно и против Третьего рейха, и СССР. Однако открытому выступлению против Москвы мешал ее нейтралитет с Британией, являвшейся покровителем польского правительства. Но на территории Западной Белоруссии «Армия Крайова» с самого начала своего существования предпринимала операции против советских партизан, рассматривая их в качестве своих противников. При этом польские националисты старались выдавать себя за союзников против немцев, но как только складывались благоприятные обстоятельства, моментально били их в спину. В случае же вступления советских войск на довоенную польскую территорию без согласования с эмигрантским правительством «Армии Крайовой» предписывалось оказывать им активное вооруженное сопротивление. При этом рекомендовалось также возбуждать население против СССР, пропагандируя, что русские хотят захватить всю Польшу, закрыть все костелы, поляков обратить в православную веру, а несогласных выселить в Сибирь. Кроме того, бойцы «Армии Крайовой» безжалостно расправлялись с любыми советскими гражданами, попадавшими в их руки. Например, в 1943 г. в селе Антоновка Люблинского воеводства солдатами «Армии Крайовой» были убиты семь русских девушек — медицинских работников, которым посчастливилось бежать из лагеря. А возле города Сандомир солдатами «Армии Крайовой» была расстреляна группа безоружных советских военнопленных, которые работали батраками у местных жителей. И это только малая часть случаев.
Лена резко встала с места, не желая больше слушать этот ужасный поклеп на свою страну. Она верила всем сердцем — нет, она знала, что это невозможно, что это грубая ложь, чтобы восстановить против Советского Союза союзников. Очередной поклеп, который возводят на ее страну, чтобы выставить в черном цвете. Но ставить рядом ее страну и рейх… Это просто немыслимо и возмутительно!
— Наверное, поэтому ты так спелась с немцем!
Лена резко обернулась к Войтеку, услышав эти слова, готовая нападать в ответ. Напомнить поляку про раздел Чехословакии? Или про военное вторжение Польши в ее страну двадцать лет назад, когда молодое государство Советов только становилось на ноги? Но Войтек потупил взгляд, словно стыдясь своих слов, и она промолчала, не желая очередной ссоры.
— Мне очень жаль, что так выходит, — глухо сказал Войтек. — Никогда в жизни я б не оставил тебя, будь все иначе. Но я не могу… я просто не могу! Я нужен Польше сейчас! У меня был мучительный выбор между тобой и моей страной, и ты помогла мне его сделать сейчас. Я должен быть там, в Польше, когда власть рейха падет, а это случится в Варшаве, судя по последним вестям, очень скоро.
— Тогда просто проведи меня в Польшу, прошу тебя, просто переведи через границу в Советы, а дальше я сама проберусь домой, — попросила Лена, распознав нотки сомнения и сожаления в его голосе. — Помоги мне уйти из Германии!
— Поверь, Лена, я не могу поступить иначе, — произнес Войтек странным тоном и, видя, что так и не сумел убедить ее, добавил уже резче и злее: — Я не возьму тебя с собой! Я могу это сделать только под своим именем. Это так! Я не хочу видеть, как с тобой случится… Потому если так желаешь, можешь идти одна. Но я бы не советовал. Это точно самоубийство. И я ни за что не поведу тебя на него по своей воле.
Они оба понимали, что перейти в одиночку границу для нее было также равносильно самоубийству. Она еще могла бы попасть в Польшу каким-то образом, но дальше без помощи Войтека ей было не обойтись. Без знания языка и местности она ни за что бы не пересекла страну. И оба понимали, что она в тупике сейчас.
«Что я буду делать здесь? Где мне здесь укрыться? Как я буду здесь одна?» — мелькнуло в голове Лены горькое осознание. У нее на руках только кенкарта, райспасс и несколько продовольственных карточек. Ведь все марки Войтек забрал себе, потратив часть на ее спасение из плена. Она никого не знает в Германии, ей не к кому обратиться за помощью.
А потом вспомнила слова Рихарда про игрушечного медвежонка и про записку с адресом в Берлине, и снова вспыхнула надежда, что все-таки найдется для нее безопасное место. Рихард не только обеспечил ее документами и деньгами, но и позаботился о том, чтобы ей было куда идти в случае опасности. И тут же снова заныло сердце.
Рихард, мой дорогой, мой милый, мое сердце… Ты обещал защитить меня, и ты сделал это. Даже после своей гибели ты сумел помочь мне. Словно предвидел эти страшные дни, когда я останусь одна, без тебя…
Лена почувствовала острое разочарование, едва Войтек, пряча взгляд, признался, что сжег бумажку с берлинским адресом тогда же, когда забрал из «опеля» сверток с документами. Обсуждать им больше было нечего. Единственное, что мог пообещать Войтек, это спросить у Штефана, быть может, Лена может остаться на одной из конспиративных квартир в Дрездене. Но она услышала в его голосе неуверенность и поняла, что вряд ли ей стоить ждать помощи от поляков. Что ж, ей не было резона корить их за это — поляки и так многое сделали для нее. Теперь настала очередь позаботиться о себе самой. Раз она твердо решила, что не хочет быть под защитой Войтека.