Шрифт:
У них с Людо появились на свет совершенно разные сыновья, как оказалось со временем. Или это так повлияла на них оккупация Данцига и последующий переезд, который им довелось пережить? Они оба сильно переживали отъезд из своего родного города, но только Вилли рвался отомстить за пережитое, по его мнению, «унижение его семьи и его страны». Братья были абсолютными противоположностями друг другу. Пауль хорошо учился в школе, много читал, тянулся к знаниям, потому неудивительно, что в университете Берлина стал первым на медицинском факультете. Пережитое во время оккупации Данцига навсегда оставило в нем неприятие любой несправедливости или ущемления прав. Потому в отличие от большинства будущих выпускников их курса Пауль не принял политику нацистов и открыто негодовал, когда из университета уволили профессоров «неарийского происхождения». Чем определенно повредил своей будущей карьере хирурга, как оказалось впоследствии. Да и самой жизни тоже.
А вот Вилльям был ленив до крайности и едва-едва получил аттестат — и то благодаря своим успехам в Гитлерюгенде, где он всегда занимал призовые места в соревнованиях по атлетике, рукопашному бою и стрельбе. Новые порядки Германии позволили ему дерзить учителям-евреям, а позднее и вовсе издеваться над ними и угрожать им, открыто требуя хороших оценок. Вилльям не стремился поступить в университет, в отличие от Пауля. «Я сам себе выстрою судьбу, без ваших книг», дерзил он родителям с подросткового возраста и грезил карьерой в вермахте. Неудивительно, что Вилли пошел добровольцем на фронт, едва ему исполнилось двадцать лет в 1939 году, и очень жалел, что пока его распределяли в вермахте, война с Польшей закончилась, не успев начаться. К тому времени, старший Пауль уже был пару лет как арестован как член Коммунистической партии Германии и находился в лагере. Даже тот факт, что Вилли сообщил гестапо о том, что его брат — последователь Тельмана [127] , а значит, террорист и преступник рейха, не смыл «пятно позора» с его биографии. Вилльям мечтал служить в войсках СС, а ему из-за этого досталось место в сухопутных войсках вермахта.
127
Председатель Комитета Коммунистической партии Германии в период с 1925 по 1933 г. Тельман был арестован 3 марта 1933 г., за два дня до выборов в рейхстаг и через несколько дней после поджога Рейхстага, в котором обвинили коммунистов. Из 300 тысяч членов КПГ (на начало 1933 г.) около половины подверглись преследованиям, были брошены в тюрьмы и концлагеря, десятки тысяч убиты. Тельман был убит в августе 1944 г. после более чем одиннадцати лет одиночного заключения предположительно по приказу Гитлера.
— Враги рейха стали врагами Вилльяма. Он ненавидел люто евреев, коммунистов и славян и поклялся их уничтожить. В знак возмездия за то, что мы претерпели в Данциге. Так он сказал нам с Людо, когда пришли за Паулем по его доносу. Именно Вилли показал при обыске, где брат прячет антигосударственные книги и свой билет коммуниста. Из-за Вилли Пауль оказался в лагере. Сначала Бухенвальд, а полгода назад Аушвиц. На нем стоит клеймо неисправимого, потому его не выпустили, когда некоторых коммунистов сочли «перевоспитавшимися» и вернули в общество [128] . И боюсь, что они никогда уже отпустят Пауля…
128
В 1939 г. Рейх провел пересмотр дел коммунистов, чтобы частично освободить лагеря. Часть заключенных — членов КПГ была признана «перевоспитавшимися», но большая часть так и осталась в лагерях. На свободе коммунисты организовали ячейки Сопротивления нацистскому режиму — устраивали акты саботажа на заводах, агитировали население против режима, распространяли запрещенную литературу, помогали людям, преследуемым режимом. Многие из них были арестованы гестапо и казнены.
Лена испугалась вдруг, заметив, как побелели губы Кристль. Это было единственным, что выдавало ее эмоции сейчас, во время этой неожиданной исповеди. Ей стало жаль эту женщину, жизнь которой разрушил фюрер с его проклятым нацизмом. В отличие от большинства немок ее разум не был замутнен ненавистью, потому что ей пришлось не по своей воле побывать на обеих сторонах, на которые разделила четкой линией политика Германии.
И даже с Ильзе, которая оказалась, как и предупреждала Кристль, убежденной девушкой рейха и последовательницей политики фюрера, на удивление Лены, они сошлись очень быстро за рабочими обедами и легкой болтовней в течение дня. Немка умела располагать к себе и казалась совершенно дружелюбной и бесхитростной, но Лена отлично помнила наставления Кристль. Потому их отношения были всегда поверхностными и не затрагивали чего-то более глубокого в душевном плане, как это бывает порой у близких людей. Ильзе относила это на счет пережитой потери Лены родных и жениха, потому вскоре оставила попытки перевести их приятельство на другой уровень. В конце концов, красивая подруга Ильзе была совсем не нужна…
Кроме того, у девушек были немного разные взгляды и на образ жизни. Лена всегда торопилась после работы во Фрайталь, а вот Ильзе любила вечером посидеть в баре или сходить на вечеринки или в кино с многочисленными кавалерами, которых вокруг нее крутилось постоянно огромное количество. Это были и журналисты их редакции, и сотрудники администрации гау, и отпускники вермахта, приехавшие в отпуск с фронтов. Круг ее знакомств был обширный, и первое время она постоянно пыталась вовлечь в него Лену.
— Ничего не случится страшного, если ты сходишь с нами посидеть вечером, — уговаривала Ильзе в начале их приятельства. — Тебе нужно развеяться и забыть обо всем! Когда, если не сейчас?
Но Лена уверенно отвечала на это, что у нее много дел после работы. Ей нужно было помочь Людо в аптеке с бумагами и ревизией, которую тот проводил дважды в неделю. А Кристль не управлялась одна с домашними делами из-за своего нездоровья. Но самое главное, то, что озвучивать Лене было больно — со дня гибели ее названного жениха, как она представила Рихарда когда-то, не прошло и полугода. Ильзе в ответ только пожимала плечами:
— Не уверена, что вы часто виделись с тех пор, как началась война в тридцать девятом, — резко говорила она. — Сколько времени вы провели за эти годы, если посчитать дни? Месяц? Два? Я лично считаю, что я потеряла Вилли, как только началась польская кампания, а не в сорок втором в России. Поэтому, наверное, извещение о том, что он пропал без вести, приняла легче, чем должно быть. Я стала забывать его еще раньше. Ставлю сотню марок, ты и лицо своего помнишь только потому, что у тебя есть карточка.
Ильзе замолчала задумчиво после этих слов, словно что-то свое обдумывала сейчас. Только крышкой портсигара щелкала в такт своим мыслям. А потом вздохнула и бросила:
— Ладно, хватит об этом. Обед заканчивается, нужно в редакцию возвращаться. У меня только одна просьба будет — не говори Гизбрехтам ничего из того, что я сказала о Вилли. Они все еще надеются, что он вернется. Мать всегда будет верить, что ее сын жив. А он мертв. Я знаю это, чувствую. Почти все отпускники с Восточного говорили, что если это случилось, если пропал на фронте в России, значит, все, значит конец. Никогда не вернешься из этой проклятой страны. Но не говори герру и фрау Гизбрехтам о том, что я… что я уже не жду его. Обо всех этих вечеринках и посиделках в баре. Я бы не хотела, чтобы они знали. Я хочу, чтобы они думали, что я как истинная подруга солдата рейха всегда буду верна Вилли.