— Я бы пришила, но фрау Биргит сказала, что в доме вы никогда и ни при каких условиях не должны носить этот знак. Баронессе это точно не понравится. Поэтому вот вам булавка. Когда вас пошлют в город, вы должны прикрепить этот знак вот сюда, — немка сначала хотела показать на Лене место для отличительного знака, но потом передумала ее касаться и показала на своей груди. — Без знака вам нельзя быть. Иначе арестуют.

— Как евреев у нас в Минске метили, — проговорила Катерина, догадавшись без перевода, о чем идет речь. — Тольки у них жолты быв… Як скотину колхозную пометили, ей Богу. Скотина мы и есть. И шоб не спутали с людинами, знак нам.

— Раз треба, то треба, — отозвалась Янина и первой взяла лоскуток у Урсулы. Опустила в карман передника. Ей было проще — она рассталась со своей свободой еще на родине, когда приняла решение идти в услужение к немцам.

Первое, что увидели девушки, когда построились на задней площадке дома у хозяйственных построек — это железную бочку, в которой Войтек сжигал их вещи. Урсула подавала ему одежду, в которой они приехали в Германию, и она отправлялась в пожирающий их огонь. Лена вытерпела, когда поляк отправил в бочку ее платье и пальто, швырнул туфли. Но когда в руках у Войтека оказалась сумочка, в которой она бережно все эти хранила то, что осталось от прежней жизни, нервы не выдержали.

Ей казалось, что поляк пожалеет ее. Недаром же так посмотрел в ее глаза и еле заметно кивнул, когда они оставили Ленину сумочку и узел Янины на площадке, уходя к озеру. Но нет, вот она в руках Войтека. Мгновение, и она скрылась в яростном жерле огня.

— Сволочь! Немецкий лизоблюд! Дрянь польская! — сорвалась Лена в крик, который прервался ладонью Катерины, с силой прижатой к губам. Второй рукой сильная подруга захватила плечи Лены в крепкой хватке, что та могла только дергаться бессильно. Войтек отвел в сторону взгляд и продолжил свое дело — теперь в огонь полетел узел Янины. Он не помещался в бочку, и поляку пришлось протолкнуть его палкой. Янина, стоявшая рядом с Леной, все еще сопротивляющейся хватке Катерины, лишь беззвучно заплакала.

Спустя минуту Лена успокоилась, понимая, всю бессмысленность приступа ярости сейчас. Ни к чему тратить свои силы на то, чтобы плакать. Нужно было думать о том, как сбежать из этого проклятого места.

— Умница, — похвалила незаметно для всех подошедшая со стороны дома фрау Биргит. Немка некоторое время помолчала, глядя на огонь, в котором догорали одежда и личные вещи девушек, а потом заговорила. — Я знаю, что это тяжело. Но я не могу рисковать благополучием дома и здоровьем его обитателей. Через месяц вы получите жалование и сможете купить себе других милых сердцу безделушек. А теперь вытрите слезы. Баронесса желает взглянуть на вас.

Замок был внутри не менее роскошен и прекрасен, чем снаружи. Пройдя через узкий темный коридор для прислуги, их маленькая процессия во главе с Биргит попала в анфиладу хозяйских комнат. Катя и Янина, впервые попав в такой богатый дом, не могли удержаться, чтобы не крутить головой по сторонам, разглядывая роспись и лепнину потолков, рисунки шелковых обоев, хрусталь и позолоту светильников.

Лена же шла, не замечая ничего вокруг, словно оглушенная. Только проходя через одну из комнат, она задержалась у столика на резных ножках, стоявшего у распахнутого в парк окна. На лакированной поверхности в серебряных рамках были расставлены черно-белые фотографии, которые и привлекли ее взгляд.

Пилот с закрученными усами стоит у старинного аэроплана. Молодая счастливая пара в свадебных нарядах. Ребенок с ангельским личиком. Мальчик постарше, школьник, обнимающий радостно щенка. Офицер в ненавистной Лене нацисткой форме с красивым и открытым лицом — типичный арийский красавец.

Лена разжала ладонь и посмотрела на голубой лоскут с буквами OST. Она только сейчас поняла, как сильно сжимала его, когда огонь уничтожал последнюю деталь, связывающую ее с мамой.

«OST».

«Остерегайся Советскую… Советскую…» — пыталась по возвращении к дому расшифровать знак Янина, полагая, что это просто аббревиатура. «…Тварь», — подсказала ей грубо и зло Катя, но не стала продолжать, поймав грустный взгляд Лены.

Остерегайся Советскую Тварь.

Пусть они думают, что они покорили ее, отобрав у нее родной дом и близких, уничтожив все, что ей было дорого — от простого кружевного воротничка до ее будущего. Пусть они думают, что превратили ее в вещь, лишив свободы и даже голоса. Когда-нибудь все будет совсем по-другому. Когда-нибудь именно они будут плакать от бессилия, теряя все, что им дорого.

Лена приколола булавкой лоскут к корсажу платья, глядя прямо в глаза немецкого офицера на фотографии. И вскрикнула от боли, когда укололась до крови острой иглой. Это было совсем глупо, но она не смогла удержаться и не коснуться пальцем изображения немца, оставляя на стекле отпечаток. Словно кровавое клеймо.

Остерегайся Советскую Тварь.

Биргит не сразу заметила лоскут на платье Лены, когда выстроила девушек перед хозяйкой Розенбурга. По легкому румянцу на скулах немки и суетливости ее движений без труда можно было понять, что она волнуется из-за реакции баронессы и очень хочет, чтобы та осталась довольна новыми горничными. Со стороны казалось, что она трепетала, как юная девушка перед свиданием, пока наконец баронесса поднимет взгляд от пасьянса.