Войтек вдруг протянул руку и коснулся края косынки Лены. Она не успела отклониться, насколько был быстрым этот жест. Поляк только улыбнулся еле заметно.

— Волосы, — пояснил он, и Лена поняла по этим словам и его жесту, что Войтек поправил косынку на ее голове. — Баронесса увидит, что волосы не под косынкой, будет злая. И еще, Лена… под кроватью в комнате, помнишь?

Смысла этой фразы Лене не удалось разгадать. А переспросить помешало появление Биргит, которая тут же обрушилась на них с обвинениями в безделье. Мол, надо бы уже подготовить посуду и приборы к сервировке ужина. А Войтеку не мешало бы помочь садовнику убрать траву в парке, которую косили весь день.

В кухне было жарко, несмотря на распахнутые окна. Повариха, седая худощавая Айке, суетилась у плиты — то переворачивала мясо, шипящее на медной сковороде, то проверяла пирог в духовке. От ароматов стряпни желудок Лены тут же сжался, и она поняла, что последний раз ела еще на бирже непонятное варево с кусочком черствого хлеба. Когда повариха заметила появление Лены, с любопытством осматривающейся в кухне, ткнула в нее пальцем, обращаясь к Биргит:

— Эта ведь не ела? Голодная, наверно.

— Можешь спросить у нее самой, — откликнулась экономка. — Ужин будет ко времени?

— Когда я тебя подводила? — ответила вопросом Айке, отрезая от широкого кругляша хлеба здоровый кусок. Потом она налила в глиняную миску похлебки и поставила на стол в центре кухни. — Иди, русская, ешь!

— Двойная порция? — подняла брови Биргит.

— Посмотри, какая она тощая! — бросила в ответ Айке, уперев руки в бока. — Та русская, Янина, хоть и худая да есть за что подержать. А эта прямо совсем кожа да кости! Словно ее впроголодь держали как неугодную собаку дворовую.

Лена могла бы назвать причины, по которой она недоедала дома, но благоразумно решила промолчать, вспомнив поговорку про гусей. Поэтому она молча взялась за ложку и стала есть.

Суп был невероятно вкусный. Ароматный. Лена уже около года не обедала так вкусно и так сытно, как сейчас. Она с трудом заставила себя сдерживать свой жадный голод и есть медленно, отщипывая по кусочку от ломтя хлеба, как ее воспитали когда-то. И она слышала, что ее манеры и поведение за столом удивили немок. А короткая благодарность Айке за вкусный обед удивила еще больше.

— Твои бумаги не заполнены, — сказала ей Биргит после того, как Лена закончила есть. — Странно, я думала, арбайтсамт [13] добросовестно относится к своим обязанностям. Госпожа баронесса ждет больше информации, чем просто имя, место проживания и сведения о здоровье. После того, как сервируем стол, пока длится ужин, ты ответишь на мои вопросы. И советую тебе отвечать честно на них. И заодно сообщи Катерине, что я жду от нее того же.

Как и остальные комнаты, столовая поразила Лену своими размерами и обстановкой. Было видно, что мебель из красного дерева — антикварная, дорогая. Как и серебро, которое натерли до блеска, и фарфор с цветочным узором, и хрусталь бокалов. Биргит кивнула довольно, когда в центре стола водрузили вазу с пышными соцветиями ароматной сирени, и напомнила в который раз, что в доме всегда должны быть свежие цветы.

— Ты! — показала она на Лену. — Ты будешь следить за этим. На этом все. Следуйте за мной. Янина, ты остаешься в столовой. Будешь подавать ужин вместе с Урсулой.

Лена заметила, как скривились губы Янины, словно она была готова вот-вот заплакать, когда услышала приказ Биргит. Девушки уже успели за сервировкой шепотом поделиться своими впечатлениями. Янина, прислуживающая днем баронессе, призналась, что до смерти боится ее. Особенно взгляда ее ледяных светло-голубых глаз.

— До нутра пробирает. От такого глаза лепше подалече быть, — прошептала она, борясь со слезами, и Лене только и оставалось, что сжать ее руку в знак поддержки. Хотя невольно мелькнуло в голове, что Янина сама выбрала свою судьбу, когда записалась в добровольные работники.

— Советую не обманывать, — предупредила Биргит перед тем, как начать заполнять бумаги. — Не понимаю, почему у Янины все в порядке с бумагами, а ваши нет.

— Наверное, потому что у тех, кто пригнал нас сюда, просто на это не было времени, — сорвалось с языка Лены прежде, чем она успела хорошенько подумать. Катя тут же толкнула ее в бок локтем, распознав на лице Биргит недовольство. Поэтому поспешила отвлечь внимание экономики на себя и начала говорить о себе. Рассказ был коротким. Родилась первым ребенком в многодетной семье. Отец — тракторист, мать — доярка. Проучилась восемь классов в школе, потом работала в колхозе, как родители. Была занята на сельхозработах, помогала семье, чем могла. О том, что было после начала войны, Катя предпочла не говорить.

Биргит тщательно записала в бумаги имена и другие данные Кати. Потом принялась расспрашивать Лену, глядя в глаза, чтобы уловить хотя бы малейший намек на ложь. Но и тут ее не ждало ничего того, что сама немка не подозревала. Хотя Лена и изменила некоторые сведения о себе. Ей не хотелось упоминать, что она не единственный ребенок в семье — рассказывать любопытной немке о близких было до сих пор больно. А еще Лена умолчала о том, что когда-то училась в балетном училище. Сказала, что в год начала войны закончила десять классов и планировала поступать в институт в Москве.