Ванесса быстро покачала головой, обметая щеки волосами.

— Она не спала с Омаром. Если бы у них были отношения, он бы сказал об этом, даже после отказа от признания. Он бы объяснил этим свою ДНК на ней.

— Я согласна. Это не Омар. Подождите.

Мы обменялись ежедневниками, и я, повинуясь интуиции, стала просматривать нашу выпускную зиму. По понедельникам Талия ходила к вам на ораторскую практику, прямо передо мной.

В понедельник, 30 января, стоял фиолетовый крестик. Еще один в понедельник 6 февраля. Ни одного на следующей, февральской неделе, когда она гуляла с Робби и было много синих крестиков. Фиолетовый — в понедельник, 20 февраля. Не каждый понедельник, но достаточно. Господи боже, если я была права, вы спали с ней, пока я ждала в коридоре. На диване, коричневом вельветовом диване перед вашим столом? Что ж, позвольте внести ясность: я входила в комнату, садилась на этот диван, и вы говорили со мной, смотрели на меня, сидевшую прямо там, где вы занимались этим. Я не смогла переварить это в кафе и не могу сейчас.

В субботу, 25 февраля, меньше чем за неделю до смерти, она написала «ДБ, о/г», а рядом стоял фиолетовый икс. Вам бы надо объяснить мне, что значит о/г (один год? он гений?). Я повернула ежедневник к Ванессе.

— Вы слышали такое имя: Дэнни Блох?

Я рассказала ей все о своих подозрениях насчет вас с Талией, и это ее возмутило, но не шокировало.

Какую женщину может по-настоящему шокировать что-то подобное?

Следующие двадцать минут мы корпели над ежедневниками, помня о времени — мне нужно было спешить обратно на занятия, — и отметили определенные закономерности, вроде переклички между фиолетовыми крестиками осенью и вечерами, когда мы репетировали «Причуды». А затем прорыв: во время октябрьской поездки в Нью-Йорк на оперу стояли три синих и два фиолетовых крестика.

— В той поездке было всего два других парня, — сказала я. — Так что это точно не Омар Эванс.

Я написала для Ванессы два других имени на салфетке: Келлан ТенЙик, который уже умер, и Кван Ли, ныне главный тенор Английской национальной оперы. И рассказала, что видела у фонтана Бетесда.

До сих пор была вероятность, что оба крестика — и синий, и фиолетовый — могли относиться к Робби: один мог означать соитие, другой — минет. Ванесса показала, что это не так. Я стала просматривать 1994–1995 годы, а она — 1993–1994. Затем она стукнула ручкой по столику.

— Вот, — сказала она.

Через все выходные 4–6 марта 1994 года Талия написала: «Лыжная команда уехала в Хеброн». Лыжная команда совершенно точно была в штате Мэн. Но в ту субботу стоял фиолетовый крестик.

— Она ведь не могла поехать с лыжной командой, нет? Я покачала головой.

— Друзьям не разрешалось ездить с лыжниками. Возможно, она могла бы отпроситься к кому-то в гости и… но нет, смотрите, у нее на той неделе была репетиция спектакля.

Слова «Магазинчик тех реп» были написаны гораздо убористей, чем сообщение о лыжном мероприятии Робби, но они там были. К тому же, если бы Талия не пришла на техническую репетицию, важнейший для меня день, когда я всем рулила, у меня бы это точно отложилось в памяти.

— Значит… — сказала она.

Я кивнула.

— Значит.

Ванесса отодвинула ежедневник за старший курс на середину столика.

— Неделя ее смерти, — сказала она. — В среду синий крестик, в скобках. Что означают скобки?

— Может, у нее еще не прошли месячные? — сказала я. — И они… может, это что-то другое, а не секс?

— Может, он его вытащил? — сказала она, и я напомнила себе, что да, Ванесса взрослая и мне не нужно оберегать ее психику.

Я сказала:

— В тот четверг она была с обоими.

— Столько секса, — сказала Ванесса и сухо рассмеялась. — Можете представить, сколько в ней было энергии?

Я покачала головой и сказала:

— У меня такое впечатление — возможно, вам известно об этом больше, — но мое впечатление, что Дэнни Блоха почти не проверяли. В связи со смертью Талии.

Я не знала, как Ванесса воспримет это, не знала, насколько ее может расстроить вероятность того, что дело фактически не закрыто, не запечатано.

Ванесса устремила взгляд куда-то за моим плечом.

— Напомните, сколько ему было?

— Тридцать три, — сказала я. — Женат, двое детей. Он до сих пор преподает.

Ее пальцы потянулись к переносице.

— Господи.

Я сказала:

— Меня беспокоит… То есть все ребята сговариваются, пока их не вызвали на допрос. Вы знаете, как работает сарафанное радио. И я уверена, они все старались выгородить Робби, поскольку к нему, очевидно, полиция была особенно внимательна. Я никогда не думала, что могу знать больше, чем ее подруги. Я считала, раз они показывают на Омара, они знают что-то, чего не знаю я. Но недавно мне пришло на ум, что я могла знать больше. Или по крайней мере что-то такое особенное, что-то важное, и никто меня не спросил.

За кофейной стойкой раздался грохот, а затем пронзительное хихиканье. Ванесса повернулась, и при свете ее лицо показалось еще старше — подавленным, огрубевшим. Внезапно я увидела в ней каждую сестру каждой убитой девушки, которую когда-либо показывали в новостях.

Она снова посмотрела на меня; на лице ее не отражалось ничего, кроме общего ошеломления. Она сказала:

— Я рада, что вы рассказали мне это. Только непонятно, что мне с этим делать.

Я попыталась прочесть по ее лицу, понять, сможет ли она когда-нибудь поставить под вопрос виновность Омара или захочет, чтобы он остался за решеткой навсегда. А может, она чувствовала себя так же, как и я всего несколько дней назад, совершенно сбитой с толку, лишенной всякой определенности? Я сказала: