Шрифт:
Я выпрямляюсь.
— Не понимаю. Над тобой издевались другие ученики?
Она наклоняет голову и смотрит на меня, ее светлые глаза непроницаемы.
— Знаешь ли, — медленно произносит она. — Не дворник угрожал забить меня до смерти на велосипедной парковке.
— Лейла… — Должно быть, ужас отразился на моем лице, поскольку она немедленно отступает.
— Мне не следовало это говорить, — она качает головой. — Не хочу обсуждать это.
Я игнорирую ее.
— Донни угрожал убить тебя?
Она фыркает.
— О, нет. Он был просто заводилой, придумывавшим истории о том, какой я была развратницей. В основном меня хотели убить девушки. — Ее губы кривятся от отвращения. — Поверь мне, Тагги было лучшим из моих прозвищ. Их была целая куча. Королева Дрочки. Двухфунтовая Томпсон.
— Двухфунтовая28… — слабо повторяю я, в голове у меня гудит.
— По слухам, это была цена, которую я брала за минет. — Она откидывает волосы назад. — Один фунт за то, чтобы потрогать мои сиськи. Пятьдесят пенсов — через футболку. Не то чтобы большинство из них утруждали себя оплатой. Или моим разрешением.
Ужас пронзает меня насквозь. Все это происходило, пока я преподавал там? Прямо у меня под носом?
— Лейла. Ты не…
Она хмуро смотрит на меня грозным взглядом.
— Все это неправда.
— Я не это хотел спросить, милая. Почему ты не попросила о помощи?
Это неправильные слова. Ее глаза вспыхивают. Лейла внезапно пинает полупустую банку газировки, и она, грохоча, катится по тротуару, откатываясь и останавливаясь в нескольких метрах от нас.
— Да пошел ты, — выплевывает она. — Не обвиняй в этом меня. Я просила о помощи. Я рассказала об этом своей классной руководительнице. Я рассказала об этом секретарше в приемной. Я рассказала директору. Я говорила это чертовой медсестре каждый раз, когда мне приходилось приходить за дополнительным физкультурным комплектом, потому что парням нравилось обливать водой мои футболки. Ради бога, Люк, неужели я похожа на человека, который принимает спокойно такое дерьмо? — Она качает головой. — Я подняла столько шума, сколько могла. Никто ничего не сделал. Ничего. Черт возьми, староста класса сказала мне, что я должна быть благодарна, потому что «когда парень так к тебе пристает, он явно заинтересован». А потом она называла меня «давалкой» за моей же спиной.
Я смотрю на нее широко раскрытыми глазами.
— Староста… Эвелин сказала тебе это?
Она холодно смотрит на меня, ее глаза блестят в темноте, как у кошки, словно она бросает мне вызов не верить ей.
Я провожу рукой по лицу. Это все моя вина. Если бы я был в лучшем состоянии, я бы заметил, что что-то не так. Я должен был помочь ей. Моя работа заключалась в том, чтобы обеспечивать безопасность обучающихся. Иисусе, неудивительно, что Лейла теперь такая колючая и закрытая, когда дело касается мужчин; она привыкла к тому, что они пытаются причинить ей боль.
Ради бога, ей было шестнадцать. Шестнадцать. А она подвергалась сексуальным домогательствам в школе.
— Но почему? — спрашиваю я, и мой голос срывается на последнем слове. — Почему другие дети к тебе приставали? Я не понимаю.
Она долго-долго молчит, глядя в небо.
— Я не хочу тебе говорить, — признается она в конце концов.
Эти слова ударили меня прямо в сердце.
Всю свою жизнь я гордился тем, что являюсь тем человеком, к кому люди могут обратиться за помощью. Когда я был учителем, дети постоянно приходили в мой кабинет, просто чтобы поговорить. Это одна из причин, по которой мне нравится записывать наш подкаст «Три Одиноких Парня». Давать советы — это то, в чем я хорош.
Но Лейла не хочет открываться мне. И с чего бы ей хотеть, черт возьми? Над ней годами издевались прямо под моим носом, а я не сделал ничего, чтобы ей помочь. Я был ее учителем, и позволил ей страдать и подвергаться преследованиям. Я подвел ее.
Внезапно у меня в кармане звонит телефон. Я встаю, хотя у меня и кружится голова.
— Я… Мне нужно ответить, — бормочу я. — Скоро вернусь.
Глава 32
Лейла
Люка отсутствует уже почти десять минут, и я ценю это. Я делаю несколько глубоких вдохов, затем вытираю щеки и открываю сумочку в поисках зеркальца. К тому времени, как дверь позади меня открывается вновь, я успела промокнуть губную помаду салфеткой и чувствую себя намного увереннее.
— Я иду домой, — говорю я Люку, когда он выходит на улицу.
Он кивает.
— Если ты сможешь немного подождать, Джош заберет тебя. Мне нужно разобраться с причиненным ущербом.
Я хмурюсь.
— Что-то не так? — Он что, просто пытается отвертеться от того, чтобы ехать со мной в одной машине?
Он кивает.
— Возникла проблема с одной из поставок нашего мерча. Футболки напечатали не в тех цветах. — Он трет глаза, выглядя измученным. — Мы с Заком посмотрим, сможем ли с этим разобраться. Джош отвезет тебя домой.
— Я могу сама вызвать такси… — я начинаю говорить, но прежде чем успеваю закончить, к обочине подъезжает знакомая серебристая машина. Мои плечи опускаются. Здорово. Еще один свидетель моей убогости.