Всю дорогу я как мантру повторяла: «Ты не виноват! Он сам упал! Я свидетель.». Паша же молча следовал за каретой скорой помощи, совершенно не реагируя на мои причитания. В крови Макса обнаружили алкоголь в огромном количестве. Само то, что он умудрился проехать такое расстояние за рулем, да еще и в дождь, было чудом. То, что он держался на ногах, было не менее удивительно. А на утро меня, как законную супругу, ждал диагноз и, соответственно, истинная причина потери им сознания.

Опухоль лобной доли, головного мозга. Макс о своем диагнозе знал и от операции отказался. Доктор говорил, а я медленно оседала на диван. Он обследовался в этой клиники. Скорая по просьбе Паши привезла Макса в его больницу. На вопрос: «Почему он не хочет оперироваться?». Нейрохирург ответил, что Максим планировал лечение в США. Но у него, как выяснилось, ни так уж и много времени. Вчерашний приступ подтвердил, что времени у него нет совсем…

— Доченька, я рядом с ним… Ты можешь не переживать. Папа говорил тебе правду. Он очень много работает сейчас. Переутомился…

— Ты вернешься к нему?

Ну зачем? Ну зачем ты мне задаешь этот вопрос, Машенька!? Спроси, о чем угодно, только не об этом.

— Марусь, пока папа в больнице, я буду его навещать. Когда он поправится, мы решим все наши незакрытые вопросы.

— Мам, я не прошу тебя вернуться к нему насовсем. Я же не слепая и не глупая. Я понимаю, что ты с ним мучилась всю жизнь. И понимаю, ради кого ты это делала. Но он же мой отец, и я все равно люблю его, не смотря ни на что. Не бросай его, пожалуйста, сейчас… Пусть он поправится. Ему нужно свыкнуться с мыслью, что вы больше не вместе.

— Не переживай… Я его не оставлю.

— Мам, прости.

— За что?

— За то, что я тебе не помощник в этой проблеме. Я поговорю с Толиком, может, после рождения ребенка, мы сможем приехать хоть ненадолго. Я очень соскучилась, мам, — дочка плачет, а у меня сердце разрывается.

Кое как успокоив непрекращающуюся истерику Маруси, я снова собираюсь в больницу. Завтра мне нужно закрыть свой больничный и выйти на работу. Поэтому сегодня, мне кровь из носу нужно поговорить с мужем. Паша сообщил, что его перевели из реанимации в палату интенсивной терапии, пообещал провести меня к нему.

Я не собираюсь к нему возвращаться. Уверена, что он попытается манипулировать мной, теперь уже афишируя своим диагнозом. Но я твердо решила, что буду стоять на своем. Я хочу развестись, и точка. Я ему не сиделка и не собираюсь ей быть. У него достаточно денег, чтобы нанять человека, который будет за ним ухаживать. Когда я успела стать такой черствой?

Чисто по-человечески мне жаль его. Ему всего сорок девять. Паша младше его на каких-то четыре года, но мечтает о семье и даже ребенка завести не прочь. А жизнь Максима почти закончена. Как страшно звучит эта фраза — почти закончена. Она может означать, что человеку остался месяц или два, может быть, год. Смерть может забрать его в любой момент. Он может просто отключиться за рулем, который ему теперь противопоказан, может умереть во сне, а может мучиться в агонии и без сильнодействующих лекарств не сможет даже вздохнуть.

Завожу машину, выезжаю за ворота. И вместо того, чтобы поехать коротким путем, поворачиваю не направо, а налево. Дабы сделать небольшой крюк и проехать по улице, на которой живет Лиза.

Каждый вечер пробегаю глазами по сообщениям в чате. Сегодня Лиза прогуливает. Сообщение было написано с номера ее матери уже в двенадцатом часу. Обычно родители заканчивают свои переписки до девяти.

Последние дни и так выдались на редкость тяжелыми. Поэтому я старалась гнать от себя эти переживания. Но не убедиться в том, все ли у нее в порядке, не смогла.

— Чего сигналишь!? — на крыльцо вышел заросший мужчина. На вид не алкаш, но очень близок к нему. Прямо движется в этом направление в довольно ускоренном темпе.

Я высунулась из машины, а за тем вышла из нее и подошла к калитке. Мужчина пропал из поля зрения. Вероятно, спускался с крыльца. Звонкий лай небольшой дворовой собачонки, сопровождающей своего хозяина по дорожке к калитке, подтверждал, что сейчас я познакомлюсь с сожителем загадочной матери Лизы.

— Добрый день, — поздоровалась я с мужчиной, приоткрывшим калитку и взмахнувшим головой в немом вопросе. — Не могли бы вы позвать Татьяну?

Мужчина продолжил смотреть на меня своими круглыми стеклянными глазами.

— Я из детского сада…

— Ее здесь нет, — перебил меня мужчина.

— Разве она не живет здесь?

— Нет, — коротко ответил он и собрался закрыть калитку.

— Подождите! — я схватилась за ручку почти затворённой калитки. — А где тогда я могу ее найти?

— А мне откуда знать! Она здесь больше не живет.

— Как не живет? А как же дети? Где дети?

— Так, дамочка! Ищите эту шлендру сами. Я вам здесь не помощник, а дети ее меня и подавно не касаются, — мужчина с силой дернул калитку на себя.

Металл звонко лязгнул, сообщив о том, что хозяин двора больше не намерен со мной общаться. Я растерянно повернула голову в сторону соседнего домишки и увидела Женю. Мальчик вышел на улицу с огромным алюминиевым тазом и, поставив его на покосившуюся лавку, принялся развешивать белье. Быстро переместившись к соседнему двору, я окликнула мальчика. Этот забор был низким, поэтому я без труда смогла заглянуть во двор.

— Женя!

Мальчишка уставился на меня во все глаза, а потом, бросив белье в таз, заторопился в дом.