А потом грянула буря. И вот увяли в забвенном прошлом и ЦК КПСС, и райкомы, и идейные комсомольские вожаки-перевертыши, чьи дети и внуки уже давно граждане Англии и США. А от могущественного ареопага Политбюро и пыли не осталось. Время смело всех. Лишь торчат могильные бюсты под кремлевской стеной, но мало желающих возложить под ними цветы. А на могиле незабвенного Владимира Семеновича их каждый день — охапки! Пусть и не олицетворял он эпоху. Он ее озарял, он был над нею.

Волшебная дверь, внезапно возникшая в глухих стенах нашего бытия в конце восьмидесятых, сулила всем, кто решился шагнуть за нее, манящие просторы недоступного доселе зарубежья, свободу творчества, бизнеса и радужные перспективы всеобщего благоденствия. Вся эта романтическая замануха, естественно, обернулась весьма неприглядной изнанкой разрухи, бандитизма и безверия, однако я за эту дверь шагнул без сомнений и страхов, о чем в дальнейшем нисколечко не пожалел.

Наши предпринимательские инициативы с Хантером ежедневно набирали обороты — с воодушевлявшими нас удачами и с досадными провалами, к которым мы относились философски, как игроки, уверенные в выигрыше, перекрывающем потери. Увы, многие из наших трудов оказались затратными и бессмысленными, однако в совершенных ошибках нам стоило винить самих себя. Не вчитывались мы в классиков марксизма, характеризовавших период первоначального накопления капитала, как торжество откровенно хищнических, спекулятивных устремлений алчных деляг, созидательной и долгосрочной ролью в своих проектах не утруждающихся.

Свежевылупившиеся красноярские бизнесмены, решившие купить американские лесопильные агрегаты, деньги переводить не спешили, настаивая на ознакомлении с предложенной им техникой на месте, то есть в Америке. Конечно, мы понимали их бесхитростные мысли об увлекательной поездке в богатую и развитую страну с бесплатными гидами и переводчиками, поневоле должными печься об их устройстве и перемещениях в неведомых империалистических далях, но, с другой стороны, почему бы и нет? Ведь всю нашу затратную часть на их пребывание в США составляло лишь уделенное им время.

Хорошо, поехали!

Завод по производству оборудования находился в глуши штата Пенсильвания и, приехав в эту глушь, красноярцы буквально обалдели от переплетений широких ухоженных дорог, торговых центров и ресторанов, ничуть не уступающих по своим масштабам и респектабельности подобным трассам и заведениям в Нью-Йорке и его окрестностях. Разница между жизнью в Союзе и в Штатах, конечно же, впечатляла.

Побродили по местным магазинам и автомобильным распродажам. Сибирякам приглянулась новая модель «Линкольн-таун-кар» с простором его салона, лайковой кожей сидений и завораживающей мощью обтекаемого широкого кузова.

«Линкольн» был приобретен незамедлительно и тут же уехал в порт Питсбурга, откуда ему предстояло, переплыв Атлантику, оказаться в российских таежных далях. Далее, видимо, созвонившись со своими контрагентами, наши деятели решили машину втридорога продать, приобретя другую… И — пошло-поехало! Дело закончилось тем, что, прийдя к выводу о закупке лесопильного завода как о затее многотрудной, затратной, с неясными ощущениями прибыли, парни решили вложить все имеющиеся деньги в шикарные лимузины, незамедлительно готовые обернуться в увесистые пачки долларов, уже складируемые новоявленными советскими нуворишами по коробкам и сейфам за отгружаемое на Запад сырье, — за копейки и взятки уворованное ими у государства через всякого рода кооперативные лавочки.

Нам с Хантером оставалось лишь утешаться благородной мыслью, что от такой перемены коммерческих планов наших несостоявшихся партнеров, лесные угодья Красноярского края на некоторое время останутся неприкосновенными.

Дела и делишки, захлестнувшие меня в Америке, оставляли крохи свободного времени, но все-таки, помня о главном своем предназначении, я буквально за сутки написал повесть «Брайтон-бич-авеню», тут же, в миллионных тиражах напечатавшуюся в СССР. Мне ничего не пришлось придумывать, все истории и коллизии были подлинными, часть событий происходила на моих глазах, а персонажи частенько заходили ко мне в гости — кто на чай, кто на напитки покрепче. Один из персонажей, Алик Бернацкий, эмигрировавший в США еще в начале семидесятых годов, непременным условием в описании его похождений, потребовал обозначить его именно что реальным именем, и, после некоторых колебаний, я таковое его пожелание удовлетворил, в очередной раз убедившись, что правдивое слово почета и благодарности не сулит. По выходу повести в свет Алик сообщил мне, что я выставил его в неприглядном свете, его престарелая мама, ознакомившись с текстом, ахнула: Боже, ее сын — бандит! И старушке вызывали «скорую». Вывод: он подает на меня в суд! Следом раздался звонок от нашего общего приятеля Вилли Токарева, известнейшего в эмигрантских кругах песнопевца, уже набиравшего популярность в Союзе, и Токарев сказал следующее: