Гвардейцы были не против, что мы пойдем вместе с обозом, но лошадей и седла нам придется купить. Не хотелось на это тратиться, но выбора не было, пылить по дороге пешком совсем не было желания. Груженые телеги хоть и идут довольно медленно, но протопать за ними сорок километров в день, сомнительное удовольствие. Две лошади, седла и сбруи обошлись нам в пятнадцать золотых. Здесь в предгорье цены были уже куда более умеренные, чем в поселке старателей. Тем более, что мы сможем легко и выгодно продать лошадей в столице герцогства, так что хоть часть денег да вернется.

Ная, за эти годы, заметно вытянулась, посвежела, окрепла. Ей очень шли длинные светло русые волосы, которые она собирала в хвост, как это делала наемница Оста, и крепила своей любимой заколкой. За время жизни в поселке и в крепости, она обзавелась немалым количеством украшений. Вот, например, из остатков магического металла я сделал ей перстень, в который вставил гладко отполированный кристалл рубинового цвета. А еще: из-под ворота куртки были заметны кружева ее рубашки. Поверх которых болталась цепочка с жетоном гильдии. Так-то у нее в сумке этих кружев и шелковых лент, катушек с шелковыми нитками, просто битком. Но те кружева, что заметны на одежде, сами по себе, стоят не меньше десяти золотых. И это, не считая всяких мелочей, вроде скрытых броневых пластинок на ее дорожной одежде сделанных из хитина шелкопряда. Десять лет девчонке, уже одиннадцатый год пошел, а в ней теперь не узнать ее прежнюю, ту, что сидела рядом со мной у каменной стены пекарни на рынке Саяра и жевавшая дешевый серый хлеб — единственную еду, что мы тогда могли себе позволить.

Мы двигались с караваном вот уже четвертый день. Сегодня должны достичь первого крупного постоялого двора уже на большаке. Наконец-то можно будет чуточку расслабиться и… хотя бы поспать не на голой земле. Помыться, постирать одежду. Привести себя в порядок. Все-таки путешествия в этом мире сопряжены с кучей неудобств. И даже постоялые дворы и гостиницы в крупных городах не могут скрасить всех тягот.

Ная сидела верхом очень уверенно, спокойно, словно всю жизнь этим занималась, хотя у нее практики верховой езды — не больше, чем у меня. Она уже не первый раз достает альбом с гравюрами, который ей достался в наследство от ее друга Ларда, и пересматривает, осторожно листая картинки. Лошади шли медленным шагом, а седельная сумка под рукой, вот и борется со скукой. В такие моменты, я ее не тревожил.

До постоялого двора добрались вовремя, но увы, свободных мест там не было. Вот что значит разгар торгового сезона. Ну, хоть поесть нормально получится. Еда простая, но вкусная, питательная, сейчас в рационе уже появилось много зелени, вроде свежего гороха и листьев растения очень похожего на петрушку, молодой лук и чеснок. В этот раз, я просто заплатил местным конюхам, чтобы обслужили лошадей. Нае досталось место в телеге обоза, а я устроился рядом на сеновале.

Поселок, в котором находился постоялый двор, как и многие в этих краях на большой дороге, этим же караванным путем и кормился. Местные жители с раннего утра выносили на продажу свежее молоко, сыры, копченые колбасы, овощи и крупы. То, что путники могли взять с собой в дорогу. Я тоже планировал утром пополнить запасы, и потому прикидывал в уме сколько и чего нам потребуется. Мысли роились в голове, а я, пользуясь темнотой, лежал на сеновале укрытый плащом и разглядывал окрестности используя свою способность. Почему-то долго не мог уснуть, хотел было встать, прогуляться, но тут заметил, как кто-то очень осторожно пробирается к заднему двору, где стояли телеги обоза. На вид невзрачный, дохленький мужичонка, но идет уверенно, ощупывая чахлый заборчик, чтобы не плутать в темноте.

Я насторожился, продолжая наблюдать. Мужичок очень осторожно, с опаской оторвался от заборчика и стал шарить перед собой руками, буквально в пяти метрах от телеги, в которой, кстати, спала Ная. Но мужичок, как только нащупал телегу сразу отправился на другой край.

— Эй, Лохарь, вставай, это я Путак, — прошептал таинственный незнакомец еле слышно.

Телега легонько скрипнула, и из передней части, где была скамья возницы, вылез тот самый Лохарь, оказалось, что это старший в караване — не знал, как его зовут.

Выбравшись из телеги, караванщик только легонько отвесил мужичонке подзатыльник и так же тихо прошептал:

— Я же сказал, что позже приду.

— Нахид не хочет ждать, велел поторопить.

Вообще-то в этом мире по ночам бродить не принято. И если уж у кого-то возникает такая идея, то он либо такой как я, которому ночь мать родная, либо что-то задумал очень нехорошее.

Эти два «слепых» увальня в раскоряку и, ощупывая пространство перед собой, стали делать осторожные шаги в сторону дороги. Интересные они ребята, пойду-ка и я с ними прогуляюсь, все равно хотел проветриться.

Как только эти два ночных приятеля, с горем пополам, удалились метров на сто, я тихо соскользнул с сеновала и используя бесшумный шаг (с пяточки на носок), осторожно направился вслед за ними. Догнал уже у края поселения, они как раз переходили мост через реку, где у обочины дороги этих двоих поджидали еще трое. Никаких ярких источников света у них не было, только тлеющий фитиль, который один из ожидающих то и дело раздувал, а вот внизу, на воде, я разглядел весельную лодку, на которой горел тусклый армейский фонарь. Шум реки скрадывал множество звуков, поэтому я рискнул и подошел ближе, чтобы лучше слышать, о чем они говорят.

— Я же сказал, что приду позже, Нахид, — не унимался недовольный караванщик, стоя перед крепким кудрявым мужиком, что придерживал топор за поясом.

— Мне плевать, что ты там сказал, Лохарь! Вот, держи, мастер Равар говорит, что это очень сильный яд. Добавишь его в еду завтра на дневной стоянке. Действует не сразу, но сопротивляться уже никто не сможет. Мастеру Равару доложили, что в этом году караван богатый, что скажешь Лохарь?

— Да я почем знаю, мое дело маленькое, загрузили короба да ящики, сундуки да кувшины; вот везу, а что в них, понятия не имею.