— Ах ты выродок, — прошептал тот, поднимая бледное лицо. — Ты мне что устроил?

Согнулся, и его вывернуло. Долго не отпускало.

В дверь что-то ударило изнутри.

— Ты, гад такой... Сладкий корень, говоришь? Я тебе отплачу... О-ох...

Шогол-Ву толкнул дверь, отошёл, и наружу вылетела нептица, вся в земле и щепах. Встряхнулась, осыпая всё вокруг мелким сором. Запятнанный повернулся, чтобы уберечь котелок.

— Я тебе корень этот...

Шогол-Ву прошёл в хижину, заметив развороченный пол и растерзанные связки грибов. Оставил котелок на столе под окошком. Снял с огня другой котёл, раскалённый, в котором воды осталось на дне. Поднял кружку — пустая. Взял обломок корешка, принюхался, попробовал на зуб. Вышел к человеку.

— Сколько выпил?

— Что, всё, мне конец? Что за дрянь ты подсунул, а?

— Сладкий корень. Так сколько?

— Сколько? Сколько лезло, столько и выпил. Мне на ноги встать... Ох, боги, пощадите...

— Больше глотка?

— Ты издеваешься, выродок? Какого глотка? Ты кружку сказал...

— Сказал, наберёшь кружку. А пить по глотку.

Человек выпрямился, злой и белый.

— Ты, тварь, убить меня решил? Я про глоток ни слова не слышал!

— Зачем говорить? Все знают. Поешь, отпустит.

— Да меня уже никогда не отпустит! Я три проклятых кружки...

Тут его опять скрутило.

Запятнанный вынес человеку воды, и тому лишь тогда полегчало. Он поднялся и заковылял в хижину.

— А откуда еда?

— Поохотился.

Человек склонился над котелком.

— На варёного гуся?

— Ты ешь, — посоветовал Шогол-Ву и сам взял миску. Наполнил, сел на полу у огня, плеснул немного Двуликому.

— Нет, а где ты гуся взял?

— Трёхрукий дал. Ешь.

— Ага, вот так взял и дал? Ты украл его у кого-то, да? Они будут искать...

И закашлялся.

— Они ушли к богам. И ты уйдёшь, если не есть и не лежать.

Человек заправил за уши грязные русые пряди, взялся за ложку, хлебнул. Сказал будто бы даже с восхищением:

— Ну точно, выродок. Бродяг, которые бы с нас шкуру сняли и обобрали, не тронул, а за гуся убил. Когда дикая баба придёт нам горло резать, ты её тоже не тронешь?

— Она не придёт.

— Это ты уже говорил...

Его одолел приступ кашля.

Дверь скрипнула, и в щели показалась голова нептицы.

— Пошла, — махнул рукой человек. — Видишь ты, что она натворила?

Нептица, толкнув дверь, протиснулась внутрь. Заскребла лапой, сунула клюв между досками и землёй, фыркнула, чихнула. Мотнула мордой, чихнула снова.

— У, тварь такая! — зло сказал человек, прикрывая миску ладонью. — Пошла, пошла отсюда!

Нептица перегнулась через его плечо, потянулась к котелку. Человек ударил её по клюву, и она вскрикнула обиженно, отступила, но его не тронула.

Шогол-Ву поднялся. В мешке ещё оставались белые корни, и он дал их зверю. Нептица улеглась и затихла, только хрустела.

Когда Двуликий ушёл, человеку стало хуже. Он больше не хотел пить отвар. Шогол-Ву силой влил два глотка, но этого было мало.

— Неужели так и помру? — стонал человек между приступами кашля. — Не дойду?.. Проклятый выродок, рожа синяя... Зверь проклятый... Зачем связался только... Если станет худо, тащи меня в Запретный лес, слышишь? Я не хочу умирать...

Говорили, детям белого леса в целительстве нет равных. Они поднимали и тех, о ком лекари сказали: не жилец. Но всем, кто приходил в Запретный лес, не было пути назад, потому больные думали дважды.

Дети леса не покидали своих границ, и к ним не совались без нужды. Удивительно ли, что про белый лес ходили слухи один чудней другого? Удивительно ли, что остаться жить — но жить там, — для многих было страшнее смерти?

— Нет... Сперва в Кривой Луг, к тётушке... Тётушка Галь, запомнил? Она поможет. Хоть расскажешь ей, как я сдох... из-за тебя.

Шогол-Ву проверил всё: полки, нехитрую утварь. Ничего целебного, кроме сладкого корня, в хижине не нашлось, а уходить нельзя.

— Пятьдесят жёлтых! Как бы я жил на Сьёрлиге... — хрипло прошептал человек. — Лучшее пойло, все женщины...

— Пятьдесят? Столько тебе обещали за дело?

— Тебе-то что, рожа пятнистая? Я всё равно... Какая теперь Застава? А всё ты...

— Тебе дают пятьдесят жёлтых, а ты торговался за три?

— Нечего сравнивать! Моё дело сложнее...

Шогол-Ву сел на край лежанки.

— Если встанешь на ноги, отдашь половину?

— Чего? — прохрипел человек.

Он дёрнулся, пытаясь сесть, и закашлялся. Свесившись над полом, сплюнул.