Фредерик бросил равнодушный взгляд на деньги.

– Ваш муж платит больше.

Женщина быстро утерла лицо рукавом.

– Это все, что у меня есть. Прошу.

– Послушайте. Вам следовало бежать от него раньше. Вам следовало хоть кому-то рассказать о том, что он с вами делает. И тогда бы вам не понадобилась моя помощь.

Женщина растерянно захлопала глазами.

– Что?

– Всего хорошего.

– Но… деньги. Как же… – ее голос задрожал от гнева и отчаяния. – Вы не можете так поступить!

– Передайте их своему адвокату. Может, это даст ему стимул продумать вашу линию защиты получше.

Фредерик развернулся и двинулся к машине. Презрение к самому себе – такое случалось крайне редко – жгло ему щеки. Но он убеждал себя в том, что иначе люди ничему не научатся. Они так и будут надеяться, что кто-то другой решит все проблемы за них.

Женщина опустила взгляд на деньги, но ничего не смогла разглядеть из-за застилающих глаза слез. Она услышала, как хлопнула дверь машины и заревел двигатель. Женщина сделала два быстрых шага вперед, но это все равно бы не помогло ей остановить Фредерика.

Он оставил ее на ветру.

Каждая собака в Раттвике знала дом Бьерков. И каждой собаке было известно, что там нечем поживиться. Миа Бьерк и ее трое сыновей жили в Яме. Их дом стоял на окраине, и сразу за ним начинались злополучные Мышиные норы. Фундамент растрескался – в нем было не меньше трещин, чем в сердце Мии. Крыша дома была такой же худой, как и карманы каждого из семьи Бьерков. Крыльцо давно сгнило, на нем теснились два дешевых пластиковых кресла и старый зеленый диван с черными пропалинами от сигарет. Рядом с домом стояла пустая собачья конура. Пес Бьерков сбежал от них несколько лет назад, чтобы не умереть от голода. Его жестяная миска теперь лежала на подлокотнике дивана и служила пепельницей.

Ходили слухи, что не все дети Мии от одного мужчины, но она каждый раз опровергала их. С Куртом она познакомилась еще в школе, когда бегала курить за трибуны. Однажды зимой она выскочила на холод в одном платье, и он одолжил ей свою куртку. Миа возомнила, что перед ней настоящий рыцарь, но позже выяснилось, что Курт был всего-навсего точной копией ее отца, который поколачивал свою дочь время от времени. Мие было шестнадцать, когда она забеременела первый раз. Она бросила школу. Отец выставил ее из дома. Мие пришлось поселиться вместе с Куртом, его матерью и двумя склочными сестрами. Ребенок появился на свет мокрой осенью, когда листья под ногами превращались в грязь и напоминали раздавленных тараканов. Мальчика назвали Виктор. Он мало спал, а плакал так много, что Курт порой грозился сдать ребенка в питомник, если тот не будет вести себя тише.

Миа и Курт поженились через три года после рождения сына и переехали в дом на окраине Ямы. К тому времени Виктор перестал постоянно плакать. Большую часть времени мальчик молчал и смотрел в окно на ветви иссохших деревьев через дорогу. Иногда он играл пластмассовыми солдатиками, которые Миа купила ему на заправке в честь третьего дня рождения. Виктор рос послушным и хорошо знал свое место. Ему нельзя было шуметь. Ему нельзя было мешать взрослым. «Хватит таскать его на руках! Ты хочешь, чтобы он вырос педиком?» – раздраженно шипел Курт всякий раз, когда у Мии появлялось желание прижать сына к себе. Вскоре это желание позабылось и исчезло.

От рождения Виктору достались голубые глаза, но с возрастом они изменили свой цвет и стали серыми, как пепел. Может, так бывает, когда все, что ты видишь вокруг – это пыль и грязь. От матери ему достались темные, чуть курчавые волосы и нездорово-бледная кожа; он был нескладный и тощий, как жердь, с длинными пальцами и сумрачным выражением лица. Большую часть времени Виктор проводил наедине с собой, а когда стал старше, то предпочитал находиться подальше от дома.

Хуго родился спустя тринадцать лет после Виктора. К этому времени Миа превратилась в законченную алкоголичку, и мальчик чудом уродился здоровым. Курт угодил в тюрьму за угон машины, когда Миа была на восьмом месяце беременности. Но это не значило, что Миа и ее сыновья могли вздохнуть спокойно. В дом Бьерков повадились безработные дружки Курта, которые знали наверняка, что им не откажут в приюте. Дом заполонили пустые пивные банки, полиэтиленовые пакеты, набитые мусором, груды окурков, коробки из-под быстрого питания. В комнатах стоял удушающий запах, сигаретный дым, казалось, не рассеивался, а днями и ночами клубился под потолком. Миа чувствовала себя беззаботной. Целыми днями она сидела на крыльце, поджав под себя ноги и курила, вслушиваясь в пространные речи кого-то из бродяг, наводнивших ее дом. Кожа под ее глазами потрескалась, руки превратились в палки, а волосы в воронье гнездо. Она почти ничего не ела и отказывалась начинать день без бутылки спиртного.

Еще через пять лет – к тому времени Курт успел выйти из тюрьмы – Миа вновь забеременела. Свен родился недоношенным. Он не был желанным, как и его старшие братья. Дети чувствуют, что их не любят. Сыновья Бьерков не могли ощутить отсутствие любви, потому что никогда и не были любимы. Они не знали, что это такое.

По прошествии нескольких лет в доме Бьерков почти ничего не изменилось. Виктору исполнилось двадцать пять. Он видел мир в черно-белом цвете, и грань между этими двумя красками была удивительно тонка. Проснулся без гроша в кармане – черное, чудом наскреб на пачку сигарет – белое. Ему удалось отладить от дома большинство сомнительных людей, но иные из них время от времени прибивались к порогу, как в старые времена. Курт снова прозябал в тюрьме за то, что избил то полусмерти парня, с которым что-то не поделил в баре. Нельзя сказать, что для Бьерков настали легкие времена, но, по крайней мере, никто не занимал диван в гостиной и не устраивал скандалы по любому поводу.

Виктор сидел на крыльце в расстегнутой куртке и щелкал зажигалкой, рассматривая снежные холмы, когда перед его домом остановился автомобиль марки «вольво». Фредерик Норберг выбрался из машины, поднялся по трухлявым ступеням и опустился на диван рядом с Виктором. Из кармана пальто он вытащил четыре пачки сигарет и швырнул их на складной стол перед диваном. Не прошло и секунды, как Виктор потянулся к одной из них, вскрыл и жадно закурил.

– Я вовремя, да? – спросил Фредерик, наблюдая за сигаретой между скрюченных от холода пальцев Виктора.