Проснулась Эди от ароматов крепкого кофе и шкворчащего бекона. Они позавтракали на веранде, на качалках, где началось их время вместе. За едой они разговаривали, но не о ней или о нем. Не о Маке, Кэт или Райли. Они говорили про Саймона, который вертелся под ногами, надеясь, что ему бросят хотя бы кусочек. Они говорили о недавнем праздновании залива. Они говорили о доме Кеннеди.

Скоро они уже стояли на подъездной дорожке возле ее машины. Воздух стоял влажной стеной, утро закуталось в облака. Грэм шаркнул ногой по гравию.

– Я рад, что ты приехала, Эди. Или я рад, что твоя машина решила привезти тебя сюда.

Она улыбнулась:

– Я тоже.

– Дай мне знать, когда с тобой свяжется подрядчик, которого хочет использовать Тернер.

Грэм по-прежнему избегал смотреть ей в лицо.

– Хорошо. Я позвоню тебе.

Она замолчала. Она могла бы сказать ему гораздо больше – они могли бы сказать друг другу гораздо больше, но в то же время ничего не осталось. Они распутали все что могли.

Когда он наконец посмотрел на нее, они одновременно потянулись друг к другу. Его руки легли ей на спину, а она встала на цыпочки и уткнулась подбородком ему в плечо. Объятие – это единение – ощущалось как приветствие, но при этом и как прощание.

Так они и стояли, пока между ними не вклинился Саймон и не сунул нос между ее коленей. Грэм наклонился и потянул пса за ошейник, и Саймон потрусил обратно на веранду. Эди села в машину и завела двигатель, и Грэм махал рукой, пока она отъезжала от дома. Позади него хвост Саймона стучал по старой деревянной веранде.

На обратном пути она думала обо всех частях ее жизни, которые Грэм упоминал ночью: работа, Мак, Эйвери и Томас. Райли. Возможно, в альтернативном мире, если подобное существует, они с Грэмом были бы в Нью-Йорке, работали и жили. Может, даже любили.

Но сейчас это ее мир. К счастью или к сожалению, и независимо от их запутанного прошлого они с Маком построили жизнь вместе, кирпичик за кирпичиком, а это немало. Грэм на некоторое время заполнил дыру в ее жизни, это правда. Удовлетворил потребность, которую она не могла удовлетворить нигде. Но это время прошло. Должно пройти.

Спустя сорок минут Эди открыла дверь своего дома. Эйвери вскочила, подбежала к ней и обняла. Томас кивнул в знак приветствия, как будто ему шестнадцать лет. Райли улыбнулась ей с дивана. А на кухне с облегчением выдохнул Мак.

Лето 2000 года

В последнее утро на побережье Мак проснулся до рассвета, внутренности в животе завязались узлами. Ночью он долго лежал в постели, думая обо всем, что еще не сказал Кэт. Все лето в голове крутились мысли и идеи – слова, которые он хотел сказать ей, мысли, которые ему не следовало бы думать, и другие, которые надо держать внутри. Он не знал, что скажет ей сегодня, только что ему невыносима мысль о том, что он больше не увидит ее.

К восьми утра он собрал вещи и был готов отправляться. Грэм оставался еще на несколько дней, но Мак убрался в своей спальне и ванной, вынес весь мусор, вытер раковину и ванну и даже разгрузил посудомойку для Грэма – и все это до того, как друг проснулся. К тому времени как Грэм выполз из своей спальни, Мак относил в машину последние вещи.

– Значит, на этом все.

Грэм сидел за кухонным столом в одних боксерах, его темные волосы в беспорядке торчали во все стороны. Мак поразился, как многое изменилось за время их дружбы – и как многое осталось прежним.

– Да, наверное.

– Когда ты возвращаешься в колледж?

– В четверг или пятницу. А ты?

– Я, наверное, подожду до воскресенья.

– Выжимаешь лето до последней капли, а?

Грэм пожал плечами:

– Почему нет? У меня нет причин торопиться обратно.

Мак опять подумал про письмо Эди Грэму. Он видел только одно, хотя подозревал, что оно не единственное. Ему снова захотелось спросить Грэма об этом, спросить, почему его девушка – хорошо, бывшая девушка, но все еще Эди – пишет пылкие письма его лучшему другу. Но после всего, что произошло этим летом, у Мака больше не было оснований. Ни один из них не был честным насчет своих мыслей и чувств. Не стоит и начинать.

– Тогда увидимся в квартире.

Мак пошел к двери.

– Да. Веди аккуратно.

Мак кивнул. Он остановился у двери, желая сказать своему другу больше, желая услышать больше. Но вместо этого поднял руку, а потом закрыл за собой дверь.

Он проехал пять миль от маленького голубого домика на сваях до Сансет-Марины, не снимая ноги с педали газа. Одна половина его рассудка – рациональная, уравновешенная часть – видела Эди. Ее темные волосы, ее смех, ее милую улыбку, которая казалась даром, когда была адресована ему. Ее лицо, когда они решили провести лето по отдельности, физически и эмоционально.