Да что с ним сегодня такое? Еще днем, во время занятий он почувствовал себя плохо. Как будто чем-то сильно отравился, тело хотело лечь в темный угол и свернуться калачиком, а сознание хотело отключиться так сильно, так что он прямо на лекции уснул на пару секунд, а когда проснулся, долго не мог поверить, что все-таки проснулся. Ему казалось, что стоит пошевелиться, вздохнуть или даже моргнуть, как он снова проснется. И окажется неизвестно где. На несколько долгих мгновений Мурасаки понял, что не знает, кто он, кем он должен проснуться, в каком месте, и только тогда он понял, что давно не спит. Что ему не снится ни эта лекция, ни эта гулкая полупустая аудитория, ни парта на пятом ряду, где он сидит в полном одиночестве на весь сектор… Что лектор на самом деле говорит что-то важное, его все слушают, и только он один не может сосредоточиться, слова кажутся ему бессмысленным набором звуков. Мурасаки еле дождался конца лекции и отправился домой. В расписании оставались еще два семинара, но Мурасаки понял, что не в состоянии изображать учебу. Все происходящее казалось ему декорациями, фильмом, в котором он оказался вместо того, чтобы смотреть его с той стороны экрана. Он даже отправил сообщение Констанции, что плохо себя чувствует и пропустит занятия, удивляясь собственному послушанию и желанию все сделать по правилам. Как будто правила оставались единственной реальной вещью в этом мире, стремительно теряющем материальность.

А потом он пришел к себе домой, стащил одежду и рухнул на кровать. С удивлением трогал покрывало, подушку, свое лицо, стену. Все оно имело температуру, фактуру, пальцы ощущали то гладкость, то шершавость, то мягкость… И это было странно. Он был уверен, что они провалятся в пустоту. И наверное, эти простые жесты и ощущения помогли, потому что постепенно Мурасаки успокоился и уснул. И засыпая, он уже понимал, что просто засыпает, что мир реален, что зовут его Мурасаки и он учится в Академии Высших… Он даже готов был поверить, что чем-то отравился. Если бы не это пробуждение. Крик. Всплеск. Удар.

Может быть, дело не в нем. Как им твердят весь последний семестр: вы – Высшие, вы чувствуете не только себя, но и мир вокруг. Он часть вас. Вы должны его чувствовать постоянно – как свое дыхание, как свое сердце. Учитесь оценивать свои чувства.

А что, если это было что-то с миром, а не с ним? Если что-то случилось в мире? Большое и важное?

Мурасаки растерянно осмотрелся, будто ответ был где-то рядом с ним. Поговорить бы об этом, но с кем? У него никого не осталось, совсем никого. От отчаяния он бросил взгляд на браслет коммуникатора, он бы даже поговорил с Констанцией, но его сообщение все еще оставалось непрочитанным. Вот как. Значить, поговорить теперь он мог разве что с самим собой. Мурасаки поднялся с дивана и подошел к зеркалу. Ну что, будем разговаривать? – вяло улыбнулся он своему отражению, почти надеясь, что отражение подмигнет или ухмыльнется. Но отражение, конечно же, оставалось неподвижным. Немного усталым парнем с темными кругами под глазами, с узкими щелочками век, за которыми прячутся глаза.

Мурасаки поймал свой взгляд, уставился в черноту зрачков и поежился. Он начал проваливаться в себя. Разве такое бывает? Разве такое возможно?

Он отвернулся. Какой же он придурок! Почему он сразу не сообразил, что у него есть идеальный тренажер для всех упражнений, о которых говорилось в тех лекциях, что он слушал тайком? Попробовать? Мурасаки задумался. Если про этот способ не было сказано в обучающем курсе, может быть, не все так просто? Может быть, этого делать нельзя –работать с собой через отражение? Какими последствиями могут обернуться его эксперименты? Кома? Мозговой коллапс? Он окажется запертым внутри себя и не сможет выйти? Все это возможно, но… Не попробуешь – не узнаешь!

Он шагнул к зеркалу, на мгновенье прислонился лбом к холодному стеклу и отпрянул. Ладно, он попробует. Ничего серьезного – надо просто найти какой-нибудь эпизод в своем прошлом. Только не с Сигмой, повторил себе Мурасаки. Иначе он никогда не выберется наружу, а так и останется навсегда в тех днях, которые они с утра до вечера проводили вместе. Нужны другие воспоминания. Лучше не очень старые, чтобы не идти к ним мимо Сигмы… Может быть, тот эпизод, который интересовал Констанцию – как они восстановили эти странные часы в парке? Мурасаки хмыкнул. Нет, пожалуй, лучше тот, когда Констанция вызвала его к себе ночью и потом поставила блок на его воспоминания про их разговор. В какой момент это случилось? Как она это сделала? Он помнил тот разговор и вообще всю ту ночь, но в общих чертах, как все мы помним какие-то события, окрашенные эмоциями или чувствами. Или просто недавнее прошлое. Никто не помнит каждое слово, каждое действие, все интонации и нюансы каждого часа своей жизни.

Мурасаки заставил себя вспомнить последовательность действий из видеокурса, вспомнить ту ночь и только потом снова посмотрел в зеркало. Зрачки в зрачки, не проваливаясь, не позволяя своему сознанию зажмуриться, как говорил лектор. Это были странные ощущения. Он не падал, а как будто плыл. Те самые ощущения, которые были у него в обучающем видео – с одной стороны транс, но с другой стороны, он все мог контролировать и понимать. Это в чем-то было даже приятно, но наверное потому, что он был внутри себя, не сопротивлялся себе, не отторгал. Не чувствовал ничего чужого, непонятного, постороннего.

Нужный фрагмент он нашел быстро – как будто он специально лежал на поверхности завихряющихся пластов памяти плотным кристаллом. Но кажется, так и должно быть – он же сам его подготовил перед началом. Мурасаки потянулся к нему, забрал, ассимилировал. Это было немного… странно и даже стыдно. Как флиртовать самому с собой. Или даже не флиртовать, а приставать к себе, стараясь сделать прикосновения чувственными. Но наверное, если бы он забрал воспоминания другого человека, это тоже не ощущалось бы как что-то нормальное или даже приемлемое. А между тем, кураторы это делают.

Мурасаки развернул воспоминания. Он не просто видел и слышал все, что происходило в кабинете Констанции. Он чувствовал усталость после длинного дня, но еще больше – тревогу и предчувствие чего-то нехорошего. Эта тревога передалась ему и сейчас – так сильно, что он едва не пропустил фразу Кошмариции про ментальные следы. И следом, еще раз: «в информационном поле каждый Высший оставляет свои следы». И обещание рассказать подробнее.

Мурасаки просмотрел весь разговор. И просмотрел снова, пока не убедился, что нашел то, что искал. Констанцию интересовал его свитер, это было видно. Но это не новость, иначе она не забрала бы его потом. Но глядя со стороны, Мурасаки увидел кое-что еще. Констанция слишком поспешила увести разговор от ментальных следов в информационном поле. Эта фраза зацепила его в прошлый раз.