– Отправь ей вызов сейчас, пусть явится как только сможет. В мой кабинет.

Он вышел из конференц-зала под взглядами шестерых кураторов.

– М-да, – сказал Бертран. – Сколько у него человеческих обликов сейчас?

– Он настаивает, что он всегда в одном облике, – мило улыбнулась Беата.

– Облик, может, и один, а тела разные, – оборвала их Алия. – Так что давайте займемся делами. Я предлагаю для изоляции учебный корпус. Там есть столовая, там достаточно маленьких аудиторий.

– И туалетов, – добавила Беата. – Это важно. Я согласна.

Мурасаки пришлось искать планшет. А для этого весь дом пришлось убрать, с пола и до потолка, от входа до самых дальних шкафов за ванной комнатой, хотя туда Мурасаки с лета не заглядывал. Каждая полка, каждый угол, каждая сумка – Мурасаки заглянул везде.

Нет, отговорки это все. Планшет можно было найти быстрее и проще. На самом деле Мурасаки почти знал, в каком углу он валяется – и потому не удивился, когда его нашел. И совершенно необязательно было устраивать генеральную уборку с мытьем полов. Мурасаки просто надо было занять себя. Надо было занять себя так прочно, чтобы не сбежать на всю ночь в казино, чтобы не отправиться гулять с девочками до рассвета, не натворить никаких глупостей, пока они с Сигмой не встретятся завтра утром. И когда она снова придет со своим «ах, ужас, кошмар, я никогда не сдам этот экзамен, математика такая сложная, а меня постоянно таскают на ковер к куратору и еще ты на мою голову свалился» – будет легче. Она ухитрялась захватывать все его внимание, не оставляя даже в закоулках мыслей о чем-то другом. Но до встречи с Сигмой еще надо дожить. И кстати, нет никакой гарантии, что она вернется обратно после встречи с Констанцией. Все может быть.

Отчаяние, когда оно доходит до предела, становится комком в горле, может толкнуть на страшные вещи. Саморазрушение – самое очевидное. Когда источник боли ты сам – иногда ничего не остается кроме как уничтожить себя. Вот только беда – уничтожить деструктора не так-то просто. Деструкторы – та небьющаяся игрушка, которая нужна, чтобы разбивать остальные. Но если игрушка не бьется, на ней все равно остаются царапины. И вмятины.

Мурасаки, конечно, не лгал Сигме про ментальный контроль, быстрый сброс энергии и все такое. Но вот вторая волна… от нее все равно никуда не деться. Он-то думал, что уже достаточно вырос и заматерел, чтобы не быть игрушкой в чужих руках. Картой на одну партию. Но нет. Его все еще мучила мысль, что он оказался вовлечен в события, о которых не имеет представления. Он даже не может выбрать линию поведения, потому что не знает, к чему все идет. Какое поведение будет выгодным для него. Как правильно поступать, когда ты даже не знаешь, что выигрыш, а что – проигрыш.

Портал, снова портал. Увидеть бы хоть раз, куда он ведет. Этот зеленый второкурсник – первокурсник на самом деле, потому что он еще ни дня не проучился на втором курсе – вообще не мог ему ничем навредить. Мурасаки швырнул на пол тряпку, которую держал в руках и пнул ногой ведро с водой. Глупый, самодовольный Мурасаки! Если так рассуждать, то этот зеленый студентик и портал открыть не мог, а он открыл. И феромоны ведь Ипс использовал с какой-то конкретной целью. Уж точно не ради соблазнения Сигмы! А зачем? Что-то замаскировать? Отвлечь внимание? Привлечь внимание? Мурасаки снова пнул ведро ногой и добился своей цели – вода фонтаном вылетела из ведра и расплескалась по полу. Мурасаки взял тряпку и начал вытирать пол.

Как сказала Констанция: теперь из-за купания в фонтане не узнать, вырабатывал ли Ипс свои феромоны или воспользовался готовыми. Лучше было бы притащить Ипса к Констанции, но ведь Ипс и так шел к ней. Еще одна глупая выходка, которая в тот момент казалась очень удачной. Смыть феромоны! Зачем? Это ведь фактическое доказательство того, что Ипс не в порядке. Хотел проверить, феромоны ли это? Вот и проверил, умник.

Мурасаки вытирал пол и вспоминал вечер и утро минуту за минутой. Ипс не понравился ему. И дело не только в том, что он сидел у Сигмы. В чем была эта неправильность? Если отбросить феромоны, потому что на него-то они никак не могли подействовать, он же не девочка? Мурасаки зажмурился и представил, как входит в коттедж Сигмы. Вот он слышит голос, поворачивает голову и... Нет, шаг назад. Голос. До того, как Ипс заговорил, Мурасаки не ощущал его присутствия. Так не бывает. Можно не понять, сколько точно человек в помещении, когда их больше пяти. Но вот стоит Сигма, вот он слышит ее возмущенный голос – и больше ничего. А потом вдруг это: «Привет». Будто Ипса включили и он появился. И почти сразу появился этот отвратительный запах.

Мурасаки и не заметил, как пол был вымыт в трех водах, тряпкой и щеткой. Теперь с него можно было бы есть, как с тарелки. Одежда тоже была разложена по полкам, повешена в шкаф или брошена в корзину для прачечной. Да и весь его коттедж – студия, разделенная перегородками на зону кухни, кабинета и спальни оказался хоть сейчас на иллюстрацию студенческой жизни в Академии. «Каждый студент получает индивидуальный коттедж для проживания со всеми удобствами». В удобства входили даже несколько пледов, а вот подушка была всего одна. И она сейчас находилась у Сигмы.

Мурасаки вздохнул. Ты настолько глуп и недальновиден, Мурасаки, что разбрасываешься не только девушками, которых много, но и подушкой, которая одна. Мурасаки упал на кровать, положив под голову свернутый плед. Делать было нечего – оставалось только думать.

Первый портал он увидел еще до Академии. Дома. Беда была в том, что портал уничтожил его дом. Не дом, как здание. Не дом как понятие. Дом как мир. Сам Мурасаки уцелел только потому, что в нем проснулся деструктор. Он выпустил всю чудовищную силу, которая волной поднялась в нем, хотя он до сих пор не понимал, как это сделал. Все механизмы и технологии, которым его учили в Академии, и близко не были похожи на то чувство. Отчаяние, перемешанное с яростью, вырывающееся в крике. Ослепляющее. Оглушающее. Он видел тот туннель – черную воронку, возникшую на месте солнца. Она была не пугающей, а невероятно притягательной. Он стоял и смотрел, а она приближалась. Не было ни грохота, ни свиста, ничего. Абсолютная тишина. И в этой мертвой тишине размывались и плыли контуры всего вокруг: сначала домов и деревьев, потом, когда их не стало, горизонта и неба. И когда Мурасаки понял, что он не спит, что ему не кажется, что это все происходит на самом деле – что все действительно исчезло – он закричал. И услышал свой голос.

А потом воронка пропала. А он остался. И несколько часов сидел и рыдал, не в силах остановиться, осмотреться, подумать. Только слезы. Он и не знал, что в нем столько слез. А когда они закончились, вокруг была сухая потрескавшаяся коричневая земля. Не планета. Просто висящая в пустоте скала. Когда воронка исчезла, было не так. Он видел еще горизонт. И звезды на небе. А потом они пропали. То есть, на самом деле, его мир уничтожили двое: тот самый портал и он, Мурасаки. И эта мысль была невыносимой. А потом буквально из ниоткуда появился декан. Просто появился перед ним и все. Мурасаки решил, что сошел с ума. Но человек в черном костюме – Мурасаки еще не знал, что он декан, – просто взял его за руку и сказал.