— Возможно, я считаю, что есть утраты и похуже, — отвечаю, положив руку на сгиб локтя Киана и поднимаясь с ним по ступеням.

— Возможно, — задумчиво роняет блондин, продолжая сверлить меня нечитаемым взглядом.

Дверь нам открывает специально обученный человек, едва мы появляемся перед входом. Такой же расторопный слуга принимает нашу одежду. Обстановка внутри замка еще более помпезная, чем снаружи. Там хотя бы ограничились колонами и статуями. Здесь же — полет фантазии не знал границ.

Мы стоим в огромном холле, перед нами очередная лестница, устланная ковром. Чувствую себя Золушкой. В том смысле, что обычной уборщицей, случайно попавшей на королевский прием. Тут не то, что туфельку потерять, тут можно так с этой лестницы скатиться, что и голова отлетит.

— О, Боже! Как ты тут жил? — спрашиваю с ужасом у Киана.

— Очень даже неплохо он жил, милочка! Я бы даже сказала, как сыр в масле катался, — сообщает мне довольно громким голосом выросшая, словно из-под земли, дама.

— Лаурисса, позволь представить тебе мою бабушку, вдовствующую герцогиню Апшинскую.

«Полячка что ли?» — приходит не очень вовремя в мою голову глупая мысль.

— Бабушка, девушка со мной рядом — Лаурисса, моя невеста, — сообщает Киан.

— Кто? — переспрашивает дама, направив на меня лорнет.

— Невеста! — четко повторяет блондин, подныривая рукой за моей спиной на талию и притягивая к себе так близко, что мы теперь соприкасаемся бедрами.

Это так странно: стоять настолько близко к нему, слышать легкий аромат чего-то жгучего, смолянистого, от его костюма. Чувствовать напряженные мышцы ноги. Наверное, поэтому меня слегка бросает в жар, совсем капельку, и в очень странных местах. Отодвинуться нельзя, мой спектакль начался, а значит, мне ничего не остается, как только стоять неподвижно и старательно улыбаться счастливой улыбкой, очень надеясь, что случайно не перепутала ее с улыбкой бешенной гориллы. Но судя по лицу «бабушки», таки перепутала.

— Это сейчас мода такая? — кривя губы, интересуется бабуля, женщина, которой от силы можно дать чуть за сорок лет.

— Какая? — спрашивает Киан, продолжая меня к себе прижимать.

— Тащить в дом всякий сброд и называть своей невестой? — дама продолжает разглядывать меня через лорнет, словно какой-то мерзкий вирус через микроскоп.

— Моя невеста является Хранительницей знаний, так что про сброд — это ты зря. Я так понимаю, братишка тоже явился? И, видимо, не один.

— Кренстон приехал, и в отличие от тебя, вовремя. Но зачем-то притащил совершенно убогую девицу, обозвав ее своей невестой. Никого не напоминает? — весьма ядовито сплевывает бабуля.

— Не понимаю о чем ты, — Киан абсолютно невозмутим, но бедро, которое прижимается к моей ноге, становится просто каменным. — Но, думаю, раз мы уже с тобой поздоровались, неплохо бы поприветствовать и всех остальных.

— За стол садимся через пятнадцать минут, надеюсь, в этот раз ты не опоздаешь, — несется нам в спины, пока мы неторопливо поднимаемся по сотне ступеней.

— Ничего не хочешь мне рассказать, пока мы не вошли? — спрашиваю у блондина, когда мы останавливаемся у двери. — Предполагался тихий семейный ужин. Нет?

— Предполагался, но как видишь…

— Угу. Что-то пошло не так.

— Молодец, мелкая, соображаешь. А то я уже начал думать, что Хранительницей тебя выбрали по ошибке, — вставляет шпильку блондин.

Некрасиво фыркнув, задаю интересующий меня вопрос:

— Ты, когда давал мне обещание, клялся, как глава дома Родериков…

— Надо же, я поражен в самое сердце, — глумится Киан, развернув меня к себе, но все еще не опуская руки с моей талии, в итоге мы стоим неприлично близко, и мне приходится высоко задирать голову, чтобы видеть его лицо. — Мое мнение о твоем интеллекте становится все лучше. Отец, герцог Апшинский, бестолково погиб больше пяти месяцев назад, оставив весьма интересное завещание. В нем он как-то вдруг «забыл», что лишил меня права наследования и объявил, что следующим герцогом и наследником всего этого трижды никому не нужного раритета, станет тот из сыновей, кто первый женится и произведет на свет потомка.

— И?

— Я уже давно отказался от герцогства, взял себе родовое имя матери, занялся восстановлением ее семейного особняка и земель. И чхал бы я на последнюю волю отца, да тот знал мой характер и все продумал. Если я откажусь участвовать в этом фарсе с наследством, то согласно завещанию, все движимое и недвижимое имущество, принадлежащее когда-то дому Родериков, будет отдано на благотворительность, без малейшей возможности его выкупить.

— Жестко.

— В этом весь отец. Или покорись, или сдохни. Полумер он не признавал. Единственная его слабость — это мать, моя бабушка. Ей одной он всегда безоговорочно доверял, ей же и поручил следить за исполнением своей последней воли.

— Она ведь ваша ближайшая родственница, неужели ей не жаль, что вы вынуждены портить себе жизнь в угоду чужим капризам? — недоуменно переспрашиваю, с трудом представляя, чтобы родная бабушка вот так себя вела по отношению к собственным внукам.

— Мелкая, ты сущий ребенок еще. Моя бабка трижды была замужем ради интересов семьи. Трижды! Так что для нее это не жертва, а разумный вклад в дело семьи.

— Я не ребенок, просто МОИ родители были больше озабочены моим состоянием души и тела, чем собственными амбициями.