Я забираюсь на кровать и ложусь на бок, натягивая на себя простыню и одеяло. Затем протягиваю руку, зажмуриваю глаза, плотно сжимаю губы и нажимаю на большую зеленую кнопку.

Лежа там в ожидании, я позволяю себе погрузиться в сценарий, который изложила в своем недавнем брифинге12 Жаневьева. Переключиться с моего собственного мышления на мышление молодой женщины, у которой, как и у меня, никогда не было секса. К которой, в отличие от меня сейчас, никогда не прикасался мужчина. И которая, в отличие от меня, считает грехом даже думать о сексе, не говоря уже о том, чтобы прикасаться к себе, когда она фантазирует о том, как к ней прикасается другой человек.

Другие люди.

Белина, которой я являюсь сегодня, — молодая послушница, которая серьезно относится к ответственности иметь имя девственной мученицы и намеревается в ближайшее время произнести обеты бедности и целомудрия. Она из тех, кто жестоко ругает себя за эти запутанные, яркие сны о соприкосновении плоти с плотью, когда рано утром сон переходит в бодрствование. Из тех, кто испытывает глубокий стыд за то, что подсознание, которое она тщательно скрывает в течение дня, имеет силу проникать в ее незащищенный сон ночью. Чтобы разрушить ее.

Она из тех, кто ищет искупления за свои непреднамеренные грехи через молитвы. Работу. Размышления.

Кто чувствует, что стыд и желание болезненно и невозможно переплетены. Кто сегодня вечером отдаст свое тело и душу не Богу, а двум мужчинам, которые действуют от Его имени, но выполняют работу самого дьявола.

Боже. Я уже возбуждена. Возбуждена, потому что независимо от того, насколько неправильно, насколько греховно я была воспитана, чтобы верить в это, это в миллион раз греховнее для той Белины, которой я являюсь сегодня вечером.

И, вместо того чтобы избегать этого чувства, подавляя его или, что еще хуже, действуя вразрез ему и отказывая себе, как я делала в прошлом, сегодня вечером я принимаю его. Я прислушиваюсь к каждому слову, которым монахини кормили меня в течение четырнадцати лет, к каждому их предупреждению о грехах плоти, об опасностях мужской похоти для меня и о том, как важно оставаться целомудренной, собираю их охапками и использую как растопку, чтобы разжечь пламя желания, которое я знаю, будет гореть ярко.

Потому что эта сцена станет воплощением моего заветного желания.

Все для меня. Все для моего удовольствия.

Забудьте о дровах.

Я подолью бензина в огонь.

Дверь открывается.

ГЛАВА 20

Белль

Простите меня, Отец, ибо я согрешила.

Опять.

Один только вид этих двоих в полутемной комнате, в одинаковых черных костюмах, которые выделяются только белыми воротничками, заставляет мое тело реагировать так, как, я знаю, не понравилось бы послушнице Белине.

Очевидно, что Рейф привлекает меня гораздо больше — я в полном восторге от него, — но не могу отрицать, что присутствие обоих передо мной воздействует на меня самым лучшим образом. Такого у меня не было во время сеанса с завязанными глазами. Их вид, пока они стоят у двери, наносит сильный удар, особенно из моего положения лежа.

Баланс сил в этой комнате только что стал намного яснее.

На брифинге Женевьева подробно рассказала обо всем, что произойдет сегодня вечером, но я все равно испытываю чувство вины, когда Рейф подходит ко мне. Я чувствую себя немного идиоткой, глядя на него снизу вверх, пока мертвой хваткой сжимаю края одеяла, но хищный взгляд его глаз говорит мне, что ему очень нравится то, что он видит.

— Стоп-слово? — мурлычет он.

— Алхимия, — шепчу я.

Он кивает.

— Хорошо. Итак, Белина, я отец Рейф, а это отец Каллум. Мать-настоятельница попросила нас зайти.

Я ничего не говорю, просто робко киваю. Каллум обходит кровать и встает рядом с Рейфом. Его нахальная ухмылка исчезла. Он выглядит таким же серьёзным, таким же хищным, как и Рейф.

— Ты должна начать свое послушничество в следующем месяце, верно? — продолжает Рейф.

— Да, — выдыхаю я.

Он ухмыляется, его взгляд блуждает по очертаниям моего тела под тонким одеялом.

— Видишь ли, Белина, — говорит он, засовывая свои элегантные руки в карманы, его подтянутое тело возвышается надо мной в униформе, которая, на мой взгляд, одинаково подходит как служителю Бога, так и Люциферу, — Мать-Настоятельница обеспокоена твоим целомудрием. Она беспокоится, что ты не совсем готова. Беспокоится, что под твоей благочестивой внешностью на самом деле скрывается грязное маленькое создание, которое скорее встанет на колени по другим причинам, чем вознесет хвалу нашему Всемогущему Богу.