Дед отвечал, что это его немецкая кошка поцарапала.

Дед Григорий представлял из себя и обликом, и поведением бравого солдата Швейка [5] , только на советский манер. Швейку был поставлен диагноз «полный идиотизм». Под этот диагноз попал и дед Григорий. Жениться он не хотел, так прабабка плетью загнала его под венец. Женили его на батрачке Анне (будущей бабушке Нюре). Родила она двух дочерей – Надежду и Нину.

А как дед Григорий выжил в этой войне, одному богу известно. Служил он связистом, был ранен и под Керченской переправой попал в плен. Вот что он рассказывал:

– Подошли, значит, к проливу. Тут-то мне в ногу пуля попала. С самолётов немецких стреляли, бомбили. Их уйма налетала. На суше тела лежат. В море рыба глушёная вперемешку с трупами. Катера, корабли винтами рубят трупы – море бурое от крови. Самые бойкие и хваткие на катер загрузились и поплыли. А меня отпихнули, я на берегу остался. Около разбитой машины сижу. Тут снова самолёты налетели, давай бомбы кидать. Бомба в катер попала. Крик страшенный поднялся. Катер горит, море горит, вопль дикий стоит над бухтой. А в скором времени и немцы подошли. Тяжелораненых расстреливают, у мёртвых зубы золотые ногами выбивают, в сидорах [6] солдатских роются – всё делают не спеша, основательно. Не пропускают ни одного убитого, в карманы лезут. Хозяйственный, видно, народ. А я сижу около машины и плачу. Себя жалко, погибших жалко, девок своих жалко…

Видно, тогда и произошло что-то с психикой деда. Дед продолжал:

– Подошёл немец, ткнул в спину прикладом, буркнул «вэк» – иди, значит, и махнул рукой в сторону огромной толпы.

О лагере дед почти ничего не рассказывал. Говорил только:

– Голодали страшно и умирали сотнями.

Как он выжил в этой преисподней – чудо. Видно, спасли его детские молитвы дочерей. Как говорила мать, молили за папаньку каждый день деву Марию.

Все семьи хлебнули горя полной горстью. Погибшие были в каждой семье. Семья Рудачинских попала под оккупацию, немцы ворвались в старый Малгобек. Бабушка Нюра только и успела угнать и спрятать в лесу корову. Впоследствии, благодаря этой корове, выжили дети шести семей. Оккупация продолжалась три месяца. Немцы повыгоняли жителей из домов. В хате Рудачинских поселились четыре офицера, а семья приютилась в погребе. С бабушкой и сёстрами жил двоюродный брат Алексей. Бабушка обстирывала немцев, и за это ей перепадали крохи для детей. Один из офицеров заподозрил Алексея в краже хлеба. Поставил подростка к клёну и расстрелял. Неделю хоронить не давали.

Но хуже немцев были румыны. Бабушка называла их казнью египетской. После войны бабы, ругаясь между собой, обзывали друг друга румынками. Не шлюхами подзаборными, а именно румынками. Тащило это наказанье Божье буквально всё подряд. Нельзя было даже детский горшок на плетень повесить – упрут.

Немцы так называемых союзников презирали, те платили немцам той же монетой. Как-то, упившись до поросячьего визга, румыны устроили с немцами перестрелку. Были погибшие с обеих сторон. Впоследствии немцы перестреляли остаток «вшивой» команды. Немцы, как пришли внезапно, так же внезапно и исчезли, будто кошмарный сон. Наверное, испугались повторения Сталинграда. Отошли, оставив Малгобек, а потом откатились и от предгорий Кавказа.

Станица Вознесеновская, или просто Вознесеновка, под оккупацию не попала и её ужасов не переживала. Но фронт проходил в двух километрах от станицы – и бомбёжки, и обстрелы её не миновали. Федя (будущий отец Андрея) с сестрой сидели в подвале, пережидая очередную бомбёжку, а в соседнем погребе, под войсамолётов, их мать Маруся рожала им брата. В станице мало что осталось целого: жили в землянках, в погребах, в несгоревших сараях.

Я пишу об этом для того, чтобы наши внуки помнили и передавали своим детям и внукам историю о том, что пережили их предки. Как сражались и поднимали страну из руин. Я хочу, чтобы внуки гордились своими дедами, чтобы помнили, что они РУССКИЕ!

Дед Григорий вернулся из плена, временами чудил. В сорок шестом за деда взялся НКВД, долго тягали на допросы. На допросах дед хихикал идиотским смешком, говоря начальнику НКВД Батыжеву:

– Не пугай! Я на всю жизнь напуганный! – и опять хихикал, доводя Батыжева до бешенства. Тот бил деда, приговаривая:

– Сознавайся, предал Родину? – а в ответ слышал идиотский смех. Плюнув на деда, НКВДшник сказал:

– Мой балбес учится вместе с твоей дочкой Надькой. Мой двоечник, а твоя отличница. Если я тебя посажу, ишака карабахского, то Надька перестанет ходить в школу. Моему не у кого будет списывать и его выгонят из школы. Шайтан ненормальный, иди домой и благодари свою дочку!

Через день, вернувшись домой, дед бухнулся на колени и заявил:

– Надька меня от тюрьмы спасла.

Дед Емельян, отлежав в госпитале, демобилизовался и в станицу прибыл бравым старшиной. Сорок шестой год – талоны, нехватка продуктов. В этот год умер его малолетний сын. Дед, ещё не отошедший после ранения, не смог его спасти. Двое других выжили. В этом же году на экраны вышел фильм «Кубанские казаки». Всю жизнь, когда показывали этот фильм, Емельян матюкался и уходил во двор курить.

Поставили Емельяна на должность начальника пожарной команды и заодно председателя ДОСААФ. Стал осваивать новую для него работу. Машин не было. Под пожарные машины переоборудовали три «Студебекера», поставленные по ленд-лизу.

В Малгобекском районе на первом месте стояла нефть. Нефтедобыча велась качалками. Около буровых копались котлованы, куда сливалась нефть. Об экологии и речи не шло. В котлованах гибла масса перелётных птиц. Нефть блестит. Птицы, с высоты, принимали её за воду, садились, и стая полностью погибала. Нефть, добытая в ЧИАССР [7] , очень ценилась. Она шла на производство авиационного топлива. Вот немцы и рвались к кавказской нефти, но ни литра не взяли. Перед отступлением наши успели так заглушить скважины, что немцы только нюхали запах нефти. Их спецы ничего не смогли сделать.