Устроился на комбинат, в транспортный цех. Руководил транспортным цехом Чуприна Виктор Николаевич. Начинал он с самых низов, знал все тонкости работы. Было ему в то время около сорока лет. Мужик здоровый, рост два метра с копейками.

Кадры подбирал в свой коллектив своеобразно. Когда Семёна из отдела кадров послали на собеседование с будущим начальником, он не подозревал, что его ожидает. А собеседование заключалось в следующем: задавался первый вопрос «Есть ли спортивный разряд?». Разряд по шахматам не подходил. А потом следовало испытание. Около цеха лежал двухметровый кусок рельса, один метр которого весил шестьдесят килограммов. И Семёну было сказано:

– Видишь, парень, пилораму? Так вот, отнеси эту хреновину к этому зданию.

Семён взвалил эту «хреновину» на плечо, нашёл центр тяжести и понёс. Шёл, матюкался, но нёс. Донёс, сбросил и крикнул:

– Обратно нести или нет?

Обратно «хреновину» нести не пришлось. И будущий шеф отправил в кадры:

– Иди, проходи медкомиссию! – и добавил: – Хотя на кой чёрт она тебе нужна?! Если не будешь водку без меры жрать, то сработаемся.

Был Николаевич председателем общества трезвости – на лацкане пиджака красовался значок общества.

Стояли времена дурные, но весёлые. Молодость и дурь лезли во все щели. Ну да ладно. Оказывается, рельсу нужно было просто поднять. На весь этот цирк вышли посмотреть две бригады. Как раз шла пересменка.

Попал Семён в бригаду Кости Лавринтиади, подпольная кличка «Пендос», ростика небольшого, возраста предпенсионного, характера скверного. По утрам вечно орущего, не отходчивого, пронырливого и пробивавшего хорошие наряды. Зарплата по советским временам была отличная – двести семьдесят, триста руб лей.

Пришла пора объяснить, кто такие эти транспортники, с чем их едят и чем запивают. В порту уважаемые люди – докеры, а на комбинате – транспортники, то есть грузчики.

Один критик достал Бернарда Шоу угрозами, что из-за своих произведений он попадёт прямиком в ад. На что тот ответил:

– И рай, и ад имеют свои преимущества. В раю чудесный климат, а в аду – изысканное общество.

Семён прислушался к классику. Коллектив подобрался спаянный и споенный. Чтобы работать в нём, надо было обладать крепким здоровьем. Вот Николаевич и производил своеобразный отбор. Почти как по Дарвину: слабые, проработав неделю или дней десять, увольнялись, слабейшие отмирали. Дней пять у Семёна ломило спину, гудели мышцы, как после тренировки. Влился Семён в бригаду, поставил «вступительные», и потекла жизнь своим чередом. Народ в бригаде был интересный, интернациональный, и почти все, кроме стариков, имели высшее образование.

Самым ярким в этой бригаде был Саня Харлов. Роста был гренадёрского, немного полноват, но силы неимоверной: прокат в палец толщиной завязывал в узел, гвоздь-стопятидесятку голой рукой забивал в доску и пальцами его вытаскивал. Был Саня инженером-нефтяником, а стал транспортником. Семён был в восторге от такого напарника. Взял Саня шефство над новеньким. Через месяц Семён швырял двадцатикилограммовые коробки, что баскетбольные мячи, а подвыпивший Саня грохотал:

– Моя школа! Мне бы такого зятя!

Была у Сани семья да распалась. Был у него один небольшой недостаток, но не он в том виноват – природа. Наградила она Саню и ростом, и силой. Голосом он обладал протодиаконовским и гривой такой же. Ему бы в церкви певчим быть, так свечи бы дрожали и тухли. Бабы липли на Саню, что пчёлы на мёд. Нравом он был кротким, добряк. Орал только на начальство, но так, что те обмирали. Не дурак был и выпить. Чуприна только умолял его:

– Саня, я тебя знаю, весь комбинат тебя знает, но эти придурки, командированные со всей страны, не знают, куда лезут. Не зашиби кого-нибудь! Будешь бить, так бей в полсилы.

Саня хохотал:

– Николаевич, да упаси бог, я же никого не трогаю!

Тут уж ржала вся бригада. Уж они-то знали, что в прошлый сезон он двух придурков через забор выкинул. Николаевич продолжал инструктаж, уже для бригады:

– Будут к Сане лезть, так вы, хлопцы, бейте сами, но по уму! Это я для Семёна говорю, а он на девок уставился! Слышишь, Семён! Вот уж пара в бригаде!

Бригада опять издевательски ржала. Ну так вот, о небольшом недостатке: храпел Шурик. Так храпел, будто под окном пускач на тракторе запускают – стёкла вибрировали, ей-богу! Не выдержала жена Харлова, забрала шестилетнюю дочь и ушла к матери.

В смену с двенадцати ночи до восьми утра иногда случались простои часа по три-четыре. Бригада укладывалась спать. Кто успевал, занимал лавки, столы, а оставшиеся мостились на полу. Заносились камышовые маты, стелились в два-три слоя – благо склад был рядом с цехом. Саня мостил отдельно от всех. Вынимал из нагрудного кармана беруши и кидал на стол, мол, разбирайте. Вставал в дверном проёме, заполняя его почти полностью, и басил:

– Вам час! Я в комнату мастеров. Вернусь, кто не уснул – я не виноват!