Мне было шестнадцать, когда нас представили на одном из званых ужинов, на которые я вынуждена была сопровождать отца. Виконт Ульес оказался восходящей звездой — самый молодой судья за всю историю Родена, он в скором времени должен был войти в совет Лордов. Сам Ленси об этом еще не знал, но я отчетливо увидела планы на него в мыслях других аристократов. Сначала я не придала новому знакомству значения. Я уже давно не пыталась запоминать тех, кому меня представляли. Но в тот же день, лишь перекинувшись парой фраз, я поняла, что пропала. Ленси Ульес мне не врал. Не пытался понравиться. Не приукрашивал свои достижения. Не унижал меня даже в мыслях. Он был живым, настоящим, и в то же время таким, как в моих грезах, и я впервые подумала о том, что, возможно, реальность может оказаться не хуже придуманного сна.

Ленси был старше на пятнадцать лет, но среди остальных спутников отца казался мне почти ровесником. Я впервые наслаждалась чьим-то обществом. Раскрыв рот от восхищения, я слушала его рассказы о нелепых тяжбах и юридических казусах. Думаю, мой наивный восторг льстил ему. А я, по-детски безоглядно влюбившись, жила от встречи до встречи и решила во что бы то ни стало завоевать виконта. Отложив ловцы снов в сторону, я взялась за книги, продиралась сквозь дебри непонятных мне слов и формулировок, лишь бы суметь в будущем поддержать разговор, а не только глупо улыбаться и хлопать глазами. Ленси сделал то, что не удалось отцу и всем нанятым им учителям — пробудил во мне желание развиваться и учиться. Тем удивительнее, что мои усилия не пропали втуне. Через полгода я начала замечать ответные знаки внимания. Ленси мной увлекся и даже не пытался этого скрыть. Я ликовала — мечты сбываются! Только одно омрачало мою радость: вне светских приемов я все также оставалась заперта дома под неусыпным контролем отца. Но теперь вместо навеянных грез мои мысли занимали мечты о новых встречах с виконтом Ульесом.

Еще через некоторое время Ленси все-таки получил кресло в Совете. Вскоре после моего семнадцатилетия на очередном приеме он шепнул, что теперь для полного счастья ему осталось только на жениться на мне. Я летала и одновременно замирала от страха — как сказать об этом отцу? В глубине души я понимала — Артур Ферроу едва ли за меня порадуется и ни за что не отпустит.

Я решила сделать все, чтобы убедить отца — мое замужество не лишит его моей помощи и поддержки. С преувеличенным энтузиазмом я бралась за любое поручение. Перестала показывать недовольство своим положением. Пользовалась любой возможностью, чтобы упомянуть — мы — семья, а значит, всегда будем помогать друг другу. Удивительно, но это сработало. Отношение отца ко мне улучшалось на глазах. Я получила возможность самостоятельно прогуливаться — в сопровождении служанки и только в пределах улицы, на которой стоит наш дом, но ведь даже этого мне раньше было нельзя! Контроль заметно ослаб, и я осмелела. Если изначально я хотела убедить отца в своей преданности и лояльности и тем самым купить себе право на счастье, то теперь в мою голову закралась осторожная мысль — без отца, вынуждающего меня использовать дар ради собственных интересов, будет еще лучше. Самой мне справиться с Артуром Ферроу не по силам, но ведь у меня есть Ленси! Судья и член Совета, на его стороне закон и власть. Кто, если не мой будущий жених, сможет вызволить меня из ненавистного дома?

При следующей встрече я, пользуясь ослаблением надзора, выгадала момент и рассказала Ленси о себе. Мой дар, дар отца, манипуляции, чтение мыслей, подтасовка фактов, преступные махинации, убийства — одним махом я вывалила на любимого все, что так давно копилось в моей душе. К чести Ленси, мои откровения не заставили его шарахнуться от меня в ужасе. Виконт Ульес пообещал помочь — и, проклятье, он действительно верил, что сможет!

Тем же вечером после приема Артур Ферроу привез меня не домой, а к особняку виконта Ульеса. На вопрос, что мы здесь делаем, я получила ответ: «Исправляем твою ошибку». Я рыдала в отчаянии и не понимала, чем выдала себя. Предстоящая разлука с любимым — я была уверена, что отец заставит меня стереть Ленси память и запретит с ним общаться — казалась самым страшным наказанием. Как же сильно я ошибалась!

Оказалось, никакой свободы у меня не было. Никто и никогда меня не отпускал. Артур Ферроу всегда был рядом, в моей голове, так давно, что я перестала ощущать чужое присутствие в своем сознании. Все мои мысли, все чаяния, надежды, мечты — все было ему доступно. У меня не было ни единого шанса его обмануть. Моя мнимая свобода оказалась лишь проверкой, которую я провалила. Я ошиблась, а расплатиться за эту ошибку предстояло Ленси Ульесу.

Впервые Артур Ферроу показал мне, насколько опасным может быть менталист. Он полностью перехватил надо мной контроль, а затем, используя уже мой дар, подчинил Ленси. Я чувствовала все. Каждое движение, каждый жест. Отчаянные попытки сопротивления — и его, и мои, задавленные чужой волей. Каждую букву предсмертной записки, нацарапанной обычным, не артефактным пером. Тяжесть револьвера. То, как упирается холодное дуло в висок. Оглушающий грохот выстрела и обжигающую вспышку в голове перед тем, как Ленси, а вместе с ним и меня поглотила тьма.

После той ночи Артур Ферроу перестал просить или приказывать. Он просто брал меня под контроль и делал все, что ему нужно, пользуясь моим даром, как своим. Я снова погрузилась в наведенные сновидения, но теперь меня вела не жажда новых впечатлений, а страх. Мне было страшно просыпаться, потому что наяву я больше себе не принадлежала. Я перестала быть человеком, став всего лишь ментальным даром Артура Ферроу, по недоразумению заключенном в чужом теле. Я перестала быть дочерью — отцом своего мучителя я больше не называла даже в мыслях. Я все осознавала и все понимала, но ничего не могла исправить. Бесправная пленница в собственном теле. Кукла, которую доставали из коробки-комнаты, а использовав, прятали обратно.

Я думала, что мне больше нечего терять, но оказалось, что я, несмотря ни на что, очень сильно хочу жить. Я больше не смела даже думать о том, чтобы попросить о помощи — судьбы Ленси я не пожелала бы и врагу. Моих сил было недостаточно, чтобы вырваться — а я пыталась, еще как, особенно когда Артур Ферроу вновь убивал моими руками! Я ненавидела свою недожизнь, но упорно, непонятно почему, продолжала за нее цепляться.

— Меня спасли темные гончие, — впервые я осмелилась поднять глаза на Калеба. По лицу оборотня было невозможно понять, что он теперь обо мне думает — лишь ходящие желваки на скулах выдавали, что до спокойствия ему далеко. Впрочем, упоминание о темных гончих заставило его вздрогнуть.

— Как?

— Я не знаю, — я снова отвела взгляд. — Просто однажды я услышала в своей голове недовольный голос Ночного Кошмара — она тоже оказалась ментальным магом. Думаю, она просмотрела мою память, потому что на следующий день мертвым нашли Артура Ферроу, а не меня. Я ничего об этом не помню. Воспоминаний она мне не оставила. Но это и не важно, Калеб. Главное, что я — убийца. Я убила того, кто пытался мне помочь. Теперь ты знаешь, что я за чудовище на самом деле.

— Ты не виновата, — глухо произнес оборотень. — Ты пыталась спасти себя.