— Откуда знаешь про день рождения?

— Никита. — При взгляде на её растерянный вид и подрагивающие ресницы, внутри всё потеплело. — Кто же ещё?

— Ах, — сокрушённо покачала головой, — как я не догадалась?

— И, признаюсь, что штудировал твой аккаунт. Когда он ещё не был закрыт. Так что…

— Я поняла. — Замешкавшись, Кристина сплела пальцы в замок и ненадолго замолчала. В голове проносились десятки заранее подготовленных фраз, но она не могла выдавить из себя ни одну из них. — Ты… как?

— Что? — удивившись её вопросу, Холодный оторвался от косяка и, облокачиваясь на костыли, медленно прошагал к столу. Опустился рядом на стул и не смог сдержать улыбку.

— Как чувствуешь себя? — необъяснимое притяжение снова напомнило о себе. Кристина неловко заёрзала на месте и, инстинктивно сжала бёдра, чувствуя неуместную тяжесть в животе.

— Нормально, — мягко произнёс, выдвигая вперёд нижнюю челюсть, словно задумываясь о чём-то. — Лучше, чем вчера. Или позавчера. Или в любой другой день после аварии.

— Это хорошо, — поджимая губы, она попыталась спрятать улыбку. Но вышло как-то неестественно. И глупо. — Я рада, что ты восстанавливаешься. И… — замявшись, опустила глаза в пол. — Хотела сказать тебе. Но не находила подходящего момента.

— Что именно? — Он надеялся услышать признание. Конечно же, это было бы верхом абсурда, но всё же верить в чудеса никто не запрещал.

— Я желала тебе всего этого. Когда-то. Искренне вымаливала, чтобы ты за всё заплатил. Чтобы мучился так же как и я. Чтобы плакал. Чтобы понял какого это: быть бессильным что-то сделать.

— Твои мольбы были услышаны, — Стас перебил её, говоря первое, что пришло на ум.

Не чувствовал ни обиды, ни злости. Просто принимал её слова, как исповедь, в которой они оба нуждались. Он и без этого признания знал, что она проклинала его. Что желала ему если не смерти, то мучений. Тут не поспоришь: она имела на это полное право. А он… он заслужил то, через что сейчас проходит.

А если быть совсем откровенным, то чем он отличается от своего папаши?

Почему не может простить отца, но при этом жаждет прощения для себя?

Безрассудно. Наивно. Глупо.

Нагло.

— Но когда с тобой всё это случилось, — перевела дыхание и снова посмотрела на Стаса, — я не испытала радости. И даже облегчения. Я… испугалась. Испугалась, что именно мои мысли воплотились в реальность. Что это всё из-за меня.

— Это не из-за тебя, Тина. — возразил Холодный. — Твои мысли тут ни при чём. Один человек мне сказал, — Вспоминая слова Артура, которые заставили его задуматься, — если что-то случается, не надо думать: почему и за что? Нужно думать: для чего? Наверное, именно это заставило меня думать. А не искать себе оправдания.

— И что же ты надумал? — Кристина лихорадочно перебирала в уме всё, что он мог бы ответить на её вопрос.

— Слишком много всего, — тихо произнёс с явным волнением. Его слегка потряхивало, будто перед ним сидит сам чёрт, внушающий и ужас, и трепет, и чувство своей ничтожности. Но показывать это было нельзя. — Так много, что не соберёшь воедино.

— Я поклялась себе, что никогда больше не подпущу тебя к себе. И не позволю тебе причинить мне боль.

— Я тоже, — смысла прятать то, в чём уже признался себе, не было. Она здесь, и ему, по сути, терять уже было нечего. — Поклялся, что не причиню.

— Тебе так идёт твоя фамилия, Стас. Иногда создаётся впечатление, что нарочно пытаешься соответствовать ей. Холодный…

Вздохнув, Тина пальцами сдвинула футляр ближе к нему. Но его рука неожиданно легла сверху. Одарила мягким теплом, осторожно стискивая.

— Это неправильно, — шёпотом добавила, содрогаясь от этого прикосновения.

— Я знаю, — шепнул в унисон, — я знаю, Тина. Но для меня… это самое правильное, что могло со мной случиться. Прости меня…

В ожидании ответа Стас затаил дыхание. Стараясь заглушить внутренний голос, он может поклясться, что слышал её мысли. Он суматошно галдели в его собственной голове, разбивая вдребезги последнюю надежду на то, что Кристина уступит ему.

Она не может.

Не может ответить ему взаимностью, хотя взгляд говорил совсем о другом. Скопившиеся слезинки блестели в уголках её глаз, а губы едва заметно подрагивали, будто хотели произнести то, чего она так боялась. Это было похоже на борьбу. Она сражалась сама с собой, отметая в сторону душащие её чувства, и цепляясь за голос рассудка.