– тринадцать – пятнадцать – четыре – двенадцать – четыре – пять – двадцать восемь.

Не так ли в смене подъемов и падений, восторгов и бед каждого человека – нет ни малейшего намека на регулярность? Не так ли беспорядочно чередуются в жизни человечества его катастрофы? Закон – он выше всех нас. Икота – выше всякого закона. И как поразила вас недавно внезапность ее начала, так поразит вас ее конец, который вы, как смерть, не предскажете и не предотвратите:

– двадцать два – четырнадцать – все. И тишина.

И в этой тишине ваше сердце вам говорит: она неисследима, а мы – беспомощны. Мы начисто лишены всякой свободы воли, мы во власти произвола, которому нет имени и спасения от которого – тоже нет.

Мы – дрожащие твари, а она – всесильна. Она, то есть Божья десница, которая над всеми нами занесена и пред которой не хотят склонять головы только одни кретины и проходимцы. Он непостижим уму, а следовательно, Он есть.

Итак, будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный».

Три года назад, в январе 2018 года, меня пригласили в Павию поговорить о переводе в колледже Борромео. Я рано вышел из дому, было шесть утра, и, пока ехал на велосипеде на болонский вокзал, я думал о том, что для меня, начавшего изучать русский язык после того, как я проработал полтора года в Алжире, в горах Малого Атласа, и год с небольшим в Багдаде, в разгар ирано-иракской войны, изучение русского языка стало несравнимо большим приключением, чем горы Малого Атласа и ирано-иракская война, – это было нечто такое, что изменило мою походку, жесты, сон и образ мыслей, изменило то, как я общаюсь, читаю, ем, фантазирую, просто сижу, смеюсь, плачу, вздыхаю, отчаиваюсь, прошу прощения, злюсь, сосредотачиваюсь, сплю, просыпаюсь, смотрю на предметы вокруг, езжу на автобусе, разговариваю, молчу, думаю, терплю, и, если бы этого в моей жизни не было, неизвестно, где бы я оказался. А началось все в 1977 году, в крошечной комнатушке нашего дома в Базиликанове, в провинции Парма, когда однажды я открыл какую-то дедушкину книгу без обложки и, не зная ни автора, ни названия, начал читать и вдруг понял, что не могу оторваться, и, когда стал расспрашивать маму, она сказала, что ей эта книга тоже нравится, что написал ее русский писатель Достоевский, а называется она «Преступление и наказание».

Кстати, о маме. Поймал себя на мысли, что, когда умер отец, у меня было чувство, будто небо упало мне на голову, а когда несколько дней назад умерла мама, я вспомнил, как Бродский говорил, что жизнь коротка и печальна, и все мы знаем, чем она кончается. Но об этом я, кажется, уже упоминал.

Мы все словно подписали кабальный контракт с условным Стелловским.

А может, Стелловский и есть главный в загробном мире.

Если это так, то все очень печально. Единственный, кого это порадовало бы, – Антонио Пеннакки: ему Стелловский нравился.

Я ни разу не перечитывал «Преступление и наказание» с 1977 года до того момента, когда засел за этот роман в 2019 году.

Я боялся.

Мне казалось, что, если роман мне не понравится, то это поставит под сомнение всю мою жизнь.

И когда у меня родился замысел книги, которую вы держите сейчас в руках, я перечитал «Преступление и наказание» и подумал, что ничего не изменилось: рана по-прежнему кровоточит.

Более того, в этот раз роман понравился мне даже больше, чем раньше.

И еще я на многое взглянул по-новому. Например, увидел, что некоторые сцены в «Преступлении и наказании» напоминают «Сияние» Стенли Кубрика, только у Достоевского красивее.

В этой связи мне вспоминается директор книжного магазина в Кампобассо [65] и мои знакомые, которые работали в издательском деле и тоже писали книги.

Последняя книга, которую я опубликовал перед началом работы над этим романом, называется «Che dispiacere» («Какая жалость»). Это детектив, написанный от третьего лица.

До этого я всегда писал книги от первого лица, и все они, особенно ранние, изданные в период расцвета криминальной литературы, были очень далеки от детективного жанра.

Перечитав пару страниц одного из моих романов, я убедился, что к криминальной литературе он не имеет никакого отношения.

И это хорошо.

Потому что к детективам и, так сказать, к криминальным бестселлерам я всегда относился с предубеждением, которое, возможно, объяснялось тем, что, когда я еще в семидесятые годы начал заходить в книжные магазины, детективы там были редкостью: обычно они продавались в газетных киосках, и до начала этого столетия мне нравилось думать, что я из тех книголюбов, которые такое чтиво даже в руки не возьмут, а «Преступление и наказание» детективом я не считал.

Позднее, году примерно в 2000-м или 2001-м, меня пригласили презентовать одну из своих книг в Кампобассо, где я познакомился с очень симпатичным директором книжного магазина, которого очень раздражало (как отчасти и меня), что после выхода романа «Имя Розы» популярность детективной литературы стала зашкаливать, и большинство покупателей, заходивших в его книжный, спрашивало детективы.

И вот однажды, когда очередной покупатель попросил его посоветовать хороший детектив, этот директор книжного магазина в Кампобассо предложил купить «Преступление и наказание».