— Хорошо, — с подозрительной легкостью согласился Малкольм.

Томасин осталась одна и, нервно переминаясь с ноги на ногу, продолжила наблюдать за рабочими. Эти люди и правда выглядели так, словно вполне довольны своим занятием и положением. Ей на ум опять пришло сравнение с Цитаделью, где, кроме головорезов, обожавших насилие, проживали и мирные, тихие ребята, как Зак. Они не выжили бы без социума и цеплялись за него, готовые вносить свой маленький вклад, будь то работа на кухне или в унизительной службе уборщиков. Их можно было понять, лишенных ее навыков выживания. Не каждый сможет охотиться и убегать от голодных тварей вечно. Иногда лучше чистить отхожее место или выдавать пайки по списку.

Нет.

Томасин помотала головой. Она больше на это не поведется.

Завидев девушку, Зак расплылся в широкой улыбке, а Томасин похолодела внутри. Он даже не попытался ее обнять, как раньше, предпочитая сохранять дистанцию, хоть они и были в помещении одни. Скорее всего, смекнул, что их оставили наедине не просто так. Очередная чертова проверка.

— Отлично выглядишь, — сказал он, окинув оценивающим взглядом ее дорогие вещи, красивую прическу и макияж, — куда тебя определили?

Томасин подавила нервный смешок. Туда, где работницам в качестве униформы выдают красивую одежду и белье. С ней, кажется, все было понятно. Синее платье от Тома Форда было лишь условно целомудренным, несмотря на закрытый фасон и длинную юбку, тонкая ткань была такой прозрачной, что проглядывалось белье под ним. А часы на ее запястье, которыми Томасин все равно не научилась пользоваться, не походили на отцовские. Их украшали настоящие бриллианты, а лаконичный, элегантный дизайн выдавал принадлежность к бренду Chaumet. А видел бы он туфли, скрытые подолом юбки! Дайана не хотела отрывать их от сердца, так они были хороши, и сделала это лишь из-за слишком маленького для нее размера. Louis Vuitton — это вам не шутки. Самое оно, чтобы месить грязь и пыль Капернаума.

— Как ты? — поспешила перевести тему Томасин и, прежде чем продолжить, нервно огляделась. Кроме окна, выходившего в цех, все стены были глухими и за ними вряд ли прятались еще зеркала. Но нельзя было забывать об осторожности.

— О, хорошо, — чуть смутившись, ответил Зак и восторженно затараторил, — слушай, у нас такая шикарная кормежка! И мне наконец-то доверили что-то серьезнее, чем уборка сортиров, представляешь? А после церкви — боже, какое это занудство — для всех работников устраивают танцы? А у вас?

Его глаза потухли, а взгляд потяжелел. Кажется, в его бестолковой голове наконец-то сложилась причинно-следственная цепочка, и выводы ему не понравились. Должно быть, Томасин выдал ее внешний вид. Как она успела понять, в Капернауме в почете была скромность. Ну, явно не среди наложниц властителей.

— Ты в порядке? — осторожно спросил парень.

— Да, — быстро сказала Томасин, опасливо покосившись на дверь, — со мной все хорошо. А с тобой? — она понизила голос, — точно все хорошо? Мне говорили, что здесь все расисты и…

— А, ты об этом, — Зак тоже стал смотреть на дверь, все больше мрачнея, — ну, нам запрещено участвовать в репродуктивной программе, но на этом все. Но это же бред… какая к чертям собачьим репродуктивная программа, когда снаружи бродят толпы мертвецов, ну? Подожди…

Он приблизился к Томасин и нервно стиснул ее предплечье, встревожено заглядывая в глаза.

— Томасин, что с тобой сделали? Что…

Она не дала ему закончить и грубо отцепила от себя руку друга.

— Со мной все хорошо, — повторила она с нажимом, — не беспокойся.

Она позволила себе лишь мгновение промедления, прежде чем выпустить его ладонь. Достаточно, чтобы протолкнуть между пальцами Зака заранее подготовленную записку. Он понимающе кивнул и шустро убрал руку в карман рабочего комбинезона. Томасин порадовалась, что когда-то он научил ее писать. Возможно, теперь у них есть маленький шанс выбраться из этого ада. Или… влипнуть в очередные неприятности.

Он ушел, а Томасин так и осталась стоять у стекла. Ее больше не интересовали рабочие, копошащиеся внизу, как муравьи, она оценивала свое размытое отражение и пыталась убрать с лица злое ликование. Рано радоваться. Все это еще может плохо закончиться. Она не исключала, что в эту самую минуту охрана выворачивает карманы Зака наизнанку, а его самого тащит на эшафот. С ней же будет разбираться Малкольм. И он вряд ли похвалит ее изобретательность и план, состоящий из множества элементов, как мозаика. Томасин постаралась — ждала момента, чтобы стащить салфетку, приглядывалась к косметике Дайаны, выбирая что-то максимально пригодное для письма, прятала послание до подходящего момента под оторванной обметкой рукава кардигана. Она могла попасться в любой момент, но обиднее всего, если это произойдет сейчас — после такого долгого пути, за шаг до… свободы? Теперь была очередь Зака сделать свой ход. То, что он работает на заводе оружия, неплохая возможность. Им бы не помешало хоть что-то, если придется бежать отсюда, продираясь через сопротивление охраны и горы трупов.

Томасин вздрогнула, заслышав скрип двери. Она боялась посмотреть на Малкольма и увидеть его гнев. Она прекрасно изучила, каким смертоносным и жестоким его делает ярость. Все это время она гуляла по лезвию. Велика вероятность, что именно сегодня шаг станет последним.

— Ты довольна? — буднично спросил он, но следующие слова выплюнул с отвращением, — твой приятель жив, здоров, сыт и обеспечен всем необходимым. Даже возможностью реализоваться, которую он не заслуживает и обязательно похерит.