Шрифт:
– Смотри же!
– Да чего вы уговариваете этого лягушонка!
– возмутилась какая-то дивчина.
– Ей еще и шашнадцати нету.
Яринка метнула на нее колючий взгляд, продолговатые глаза ее сузились, и, склонив голову к плечу, показала той язык.
– Бе-бе-бе! Перестарок! Вековуха!
– И замелькала пятками.
Мать сидела со Степаном на старых санях под грушей и лузгали тыквенные семечки. Пригоршни три их лежало у Софии в подоле, она брала сама и позволяла брать наймиту. Степан деликатно погружал в подол щепотку, посещения его были очень часты, хотя София этого, казалось, совсем не замечала.
– Мамо, - сказала Яринка, - насыпьте и дядьке в пригоршню.
– А разве я им не даю?
– удивилась мать.
– Дядь Степан, отбейте и наострите мне тяпку. Я нанялась на бураки.
– С чего это ты?
– удивилась София.
– Иль дома работы нету?
– На вашей работе заработаешь два белых, а третий - как снег. А мне деньги нужны.
– Гляньте, свое хозяйство в тягость!..
– лениво возмутилась София. Не хватало еще платить тебе! Ну, да господь с тобой! Наострите ей утром тяпку.
– Сейчас... сейчас, дя-адь!
– А воскресенье святое ты почитаешь? Греха не боишься?
– прикрикнула мать.
– Евфросиния Петровна говорили нам, что никакого греха нет.
– Пускай Просина Петровна берет грех на свою душу, а наших не трогает!
– изрекла София.
– Ну ладно, иди, не торчи перед глазами.
Яринка остановила на матери испытующий взгляд, фыркнула, но не сказала ничего.
Степан следил за ней настороженными глазами, сделал попытку встать, но София, рассказывая ему что-то, может, невольно, задержала наймита, положив горячие пальцы ему на руку.
– Иди, иди, доченька, - сказала она поласковей.
Понурившись, Яринка побрела в хату. В сенях нашла тяпку, попробовала пальцем, хотела взять брусок и наострить сама, но побоялась матери. Из кладовки вынесла узкогорлый кувшинчик, вымыла его снаружи и внутри. Теперь нужно было подумать, во что одеться завтра. В будничном никак нельзя. Ведь это впервые выйдет она людей посмотреть, себя показать. Впервые примут ее в общество взрослых, из девочки станет девушкой. И станут заглядываться на нее парубки, будут завидовать девчата, делая вид, что любят ее, а сами из себя будут выходить, ведь отныне их станет на одну больше. Будут приглядываться к ней - как одета, каким платком повязана, как работает, станут считать каждый бурачок, что срубит ненароком тяпкой, будут посылать к ней табельщика, чтобы повнимательней проверил ее работу, и это будет не раз, не два, а до тех пор, пока не привыкнут и не признают своею.
И тогда в кругу девчат запоет она тонким звонким голосом о том, как казак копал, копал криничку недельку и две...
И будет волновать ее песня, малиновое небо на западе - тревожное и зовущее, первые звезды на вечереющем небе, предчувствие неминуемой встречи, той беседы, когда говоришь не то, что хочется сказать, дрожащим голосом - какие-то пустяки, а все истинное скажут потемневшие глаза, горячие пальцы... И изо дня в день будет тревожить ее мысль: а каким же будет он? К кому сердце обратится грустью, чувством падения в пропасть, желанием исчезнуть, раствориться в нем?
Которая из девчат, что уже признали ее подругой и сладко щебечут над ухом - "сестрица", станет ее разлучницей, самым лютым врагом?
Но это все будет впереди. Это будет завтра или послезавтра, а может, через год или больше. Словом, будет тогда, когда будет.
А сейчас надо, как сказано, подготовиться к празднику, к выезду в широкий свет.
Нужно одеться нарядно, но так, чтобы не бросалось в глаза, - оговорят и за это. Но в то же время так, чтобы не жалко было и выстирать одежонку, порою и на коленках придется ползать.
Разве сообразишь сама все это? Надо спросить совета. Нет, не у матери! А почему не у нее - сейчас не могла отдать себе отчета.
Побежала к Марии Гринчишиной - третий двор ее. Она уже была на бураках, взрослая - на троицу пошел восемнадцатый.
В саду на рядне большая семья ужинала. Взрослые громко дули в ложки с горячим кулешом, малышня отхлебывала с краешка ложки, хныкала - "голяцо".
– Садись с нами...
– Спасибо, что-то не хочется. А Маруся где ж?..
– Ох, клятая девка, с гулянки и ужинать не идет...
– Так я позднее зайду, мне она нужна...
– Приходи. Только не стучи в окно, она, наверно, будет спать с Фаном на телеге...
– Ой, и давно?..
– Да уже месяца два ходят вместе...
– А поженятся?..
– А кто их знает. Если понравятся друг другу, так почему бы и нет. Но вот только парубок стар - через год ему в солдаты идти. А то и в этом году. Это все двадцать да еще один, эге...
– А верно - старый...
Забегала к Гринчишиным еще и еще. Пока, когда стемнело, посчастливилось ей застать Марию дома.