А если он разлюбил ее, так мучиться ли ей?.. Только бы она его любила и владела им для работы и утехи.

На этом и успокоилась.

Но вторгались в их жизнь и другие, не подвластные ей силы.

Не закончили еще свозить с поля пшеницу, как приплелся из сельсовета Улас Бескровный, который в то время был за рассыльного.

– Здрасте! Ого, какие у вас стожки!.. Все ли уже свезли?

– Да еще копен шесть осталось.

Улас сдвинул на затылок соломенный бриль, почесал свой медный чуб, а худощавое, красно-мясистого цвета, в глубоких морщинах лицо еще больше сморщилось - то ли от зависти, то ли от вежливого удивления.

– Эге-эге, - произнес он, лишь бы сказать что-то. Помолчал, покряхтел и, будучи большим охотником сообщать всем неприятные новости, подошел к хозяйке, которая подавала вилами снопы с воза на стожок: - Ну, Сопия, такого тебе, должно, и не снилось!

– А что?

– Эе-е!
– прищурился Улас.
– Эе-е!

– Ну, говорите!..

– Эе-е! Останешься ты, должно, без Степана!

София так и обмякла вся, опустила вилы, и сноп упал вниз.

– Ну, говорите...
– пролепетала она.
– Не мучьте!

– Выпадает, должно, твоему мужу идти в солдаты.

– Ох!
– София обессиленно села на телегу.

Степан съехал на штанах со стожка и, подавляя волнение, воскликнул с деланным задором:

– Ну и пойдем! Ну и послужим советской власти! "Смело мы в бой пойдем за власть Советов!.."

После того как нагнал холода на Софию, Бескровный уже совершенно серьезно протянул Степану обложку какой-то книжки, в которой носил бумаги.

– Вот тут, должно, и твоя бумаженция... Ищи сам, потому как я темный...

Бумажка была от военкома. Вызывали Степана на завтра в уезд - на врачебную комиссию.

– Вот тебе на!
– раздосадовался Курило.
– Жатва идет, а они...

– Распишись вот туточки...
– подал Улас список и огрызок химического карандаша с никелированным наконечником.
– Ну, я, должно, пошел. Прощайте покамест.

– Многих вызывают, - сказал Степан погрустневшей жене.
– Вон и Ригора, и Безуглого...

– Так что же будет?
– от необычного волнения София стянула с головы косынку и стала обмахивать ею лицо.

– Да-а... Пустое!
– успокаивающе махнул рукою Степан.
– Как всех, так и меня... Ну, будут проверять... не выросло ли четыре руки... Какой уж из меня солдат! И раны, и контузия...

– А что, может, Польша опять воевать нас будет?

– Н-ну! Наложили им и в хвост и в гриву! Хотя буржуи рады бы нас в ложке воды утопить... А еще и басмачи, и на Дальнем Востоке...
– Последнее муж говорил уже не ей, просто рассуждал вслух.

Они молча принялись за работу и еще с полчаса укладывали стожок. Накрыв незавершенную часть старыми снопиками, пошли домой.

– Напеку тебе коржиков, - озабоченно сказала София.

– Да зачем? Я, наверно, завтра же и вернусь.

– Ну, это ты не говори... Собираешься на день, а харчей бери на неделю.

За какой-нибудь час София упаковала съестное в вещевой мешок, который Степан привез с фронта.

– Вот теперь порядок, - она затянула мешок шнуром.

Поздно вечером забежал председатель сельсовета Полищук и наказал, чтобы Степан готовил на завтра подводу.

– А почему мою?
– забурчал Степан.

– А вот потому!..
– Ригор поднял вверх палец.

Степан крякнул, вздохнул, но смолчал. Потом будто без интереса спросил:

– А зачем это мы, калеки, понадобились? Иль у кого из нас ноги повырастали?

– Стало быть, есть надобность!
– безапелляционно ответил Ригор, хотя по всему было видно, что он и сам толком ничего не знает.

– Может, поужинаешь с нами?
– не очень уверенно предложил Степан, показав Софии ладонями расстояние с пол-аршина.

Женщина кивнула.

Неспешно, но решительно Полищук отказался.

– Надо идти.

Подошел к свету, проверил патроны в нагане.

– К четырем чтоб был!
– приказал Степану в дверях.

Семья поужинала молча.

Торопливо крестясь на образа, София повернула голову к Яринке.

– Поедешь с дядькой Степаном в город, за лошадьми присмотришь. Остановитесь у Шлеминой Сарры. Да гляди мне, не шатайся там, заблудишься.

– Ладно, - сказала девушка сердито, а саму ее распирало от радости и гордости.