Шрифт:
Придя домой после своего последнего рабочего дня, я впервые за эти десять месяцев заметила в углу сложенный мольберт Дима. Я временно поставила его туда в самый первый вечер, как заехала в комнатку бабушки Фриды, – просто чтобы не мешался под ногами. И мольберт все это время простоял неразобранным в углу! Хотя я поклялась себе, что буду пробовать что-то писать. Даже купила кое-что из недостающих красок… И дело было даже не в том, что мне постоянно не хватало времени. Я в принципе забыла про существование этого мольберта. Равно как и про свое обещание, данное самой себе. Работа, суета повседневного пустого общения, хозяйственные хлопоты целые десять месяцев загораживали, отодвигали от меня мою мечту. Десять месяцев или больше? Я и сама точно не помнила, сколько отработала в том салоне дверей.
Я провела пальцем по запыленной деревянной поверхности мольберта. Я словно вновь увидела перед собой светлое доброе лицо человека, который сделал его для меня, его нежные зеленые глаза, любящие и обеспокоенные, под тенью длинных загнутых ресниц.
– Вот чего я не хочу, так это чтобы из-за нехватки денег ты запрятала свои способности в долгий ящик и не развивала их. Если ради денег тебе придется пойти на какую-нибудь дурацкую работу, ты будешь несчастна. Этого я не допущу.
Дим переживал из-за того, что материальные проблемы помешают мне идти за своим призванием, заниматься тем, что мне действительно важно. Так и вышло. Впрочем, когда я соглашалась на работу в салоне межкомнатных дверей, я планировала учиться живописи по вечерам. Но я не знала, не понимала тогда всего ужаса этой ловушки: деньги на занятия я, может, и заработаю, но моих сил и времени точно больше ни на что другое не хватит, кроме как на саму работу. Так и произошло: я так дико уставала, что все другое мне стало безразлично. И теперь, впервые за долгое время, я словно очнулась.
«Не теряю ли я ценное время своей жизни, занимаясь чем-то несущественным, вместо главного?»
Конечно, теряю. Я подумала о том, что весь последний год я провела среди чуждых мне людей, а также среди множества межкомнатных дверей, ни одна из которых не вела в мое будущее. Как это горько и досадно! Чувство сожаления и стыда согнуло меня пополам. Я опустилась на пол возле дивана, обхватив голову руками. А потом резко потянулась, схватила мольберт и начала остервенело смахивать с него пыль. Сидя на полу и развинчивая все тюбики подряд, я принялась выдавливать их содержимое прямо на свои пальцы и мазать ими по своей белой офисной блузе, которую принесла с работы. Как она надоела мне за этот год! Я ее ненавижу! Ведь я – не эта блуза! Я гораздо больше! Я совсем другое! Я жадно накладывала мазки, буквально пригоршнями. Я наслаждалась этим актом бешенного, неожиданного, спонтанного творчества. Вдоволь насладившись, я посмотрела на измазанную красками блузку.
– Ну вот! Так намного лучше.
Внезапно ворвавшийся в комнату ветер с шумом отдернул занавески. Я подбежала к окошку: там колыхались и одобрительно перешептывались друг с другом высокие липы. Золотеющие листья, озаренные уходящим за горизонт солнцем, весело подрагивали в такт моим мыслям. Была годовщина со дня смерти бабушки Фриды.
Потом я с воодушевлением готовила ужин, то и дело бросая взгляды на мольберт и весело ему подмигивая:
«Ничего, Дим, все еще впереди! Я все успею. Ты еще будешь мной гордиться. Главное, что я вовремя опомнилась. Больше я об этом не забуду. Теперь я буду правильно распределять свое время и силы. Помнить, что для меня самое важное. Я займусь живописью, я стану настоящим мастером, я напишу множество прекрасных картин».
Я часто разговаривала с Димом так, словно он меня слышал. До сих пор. А с кем мне еще было разговаривать?
Пока я работала, готовить мне было некогда. Я питалась сухой лапшой или картофельным пюре быстрого приготовления, просто заваривая их кипятком. И теперь первые за долгое время я ощутила вкус настоящей домашней еды и радость от такой простой житейской мелочи. Как мало надо для счастья: просто уволиться с нелюбимой работы и вспомнить про свою давнюю юношескую мечту. И приготовить вкусный ужин!
После ужина я сидела на диванчике, обхватив колени и мечтательно глядя в окно на веселых шустрых стрижей, которые с радостными пронзительными визгами носились туда-сюда, словно играя в догонялки. За окном сгущались сумерки. Меня охватила мягкая уютная полудрема. Она словно сжала меня в своих нежных объятиях, не желая отпускать… Не знаю, сколько я так просидела. Нужно было все-таки встать и умыться перед сном… Но было так лень… Лень шевелиться… И вдруг…
«Нет, АЕК ты не можешь просто так лечь спать. Разобранный мольберт, принятое решение… Это все хорошо, это верно… Но ты еще не все сделала сегодня. Осталось кое-то еще. Что-то самое важное. Не сделав этого, невозможно закончить этот день».
С трудом разлепив веки, я оглядела комнату. И что это? Что я вижу? От сонного оцепенения не осталось и следа. Все, что меня окружало, – диван, буфет, стены, – все было какое-то не такое, неправильное, чужое. И еще кое-что… В комнате кроме меня никого не было. Но здесь словно кто-то был. Кто-то, кого здесь быть не должно. Кому бы я ни за что не позволила здесь находиться. В недоумении я какое-то время огладывалась вокруг. И тут я поняла. И вспыхнула. Как я могла сразу об этом не подумать! Я ведь и правда не смогу спать, пока она тут! Да! Здесь и сейчас я должна забыть этого гадкого человека, забыть саму память о нем. Не вспоминать больше никогда!
Хотите знать, что делать с такими гадинами, как Кантур, когда они зачем-то встречаются в вашей жизни? Я вас научу.
Мастер-класс от АЕК
Раздевшись, я залезла в душевую кабину и до упора включила воду. Я долго стояла под душем, позволяя мощным теплым струям воды смыть с себя Кантур – всю, без остатка. Она стекала с меня потоками грязной мыльной пены и устремлялась в водосток. Больше я ее никогда не увижу.
Я вылезла и завернулась в полотенце. Комната вновь стала такой, как прежде, – и диван, и буфет, и стены. Порядок в моей жизни был восстановлен. В ней больше не было Кантур. Так, в тот вечер, стоя под душем, я избавилась от нее. Смыла и забыла, с твердым намерением никогда больше о ней не вспоминать.