Получив разрешение войти, он с ходу начал докладывать:

— Бачив гадюку! От не поверите, бачив! Оцимы глазамы бачив!

— Подождите, подождите, — остановил его политрук пододвигая табуретку. — Садитесь и рассказывайте не торопясь.

— Бачив, сам бачив, — опять заспешил Федорчук, но старший политрук уже не перебивал. — Наблюдаю за Офицерьской. Дивлюсь: як схватытся! Руками взмахнул, як хто его дрючком по голови ударил, и упал. Вин, гадючья его душа, я его погану образину за сто километров угадаю. И там же, де вин, мельк, мельк — черная шапка… Поторчала и бильше не появлялась. Вин, сучья кровь!

Политрук переспросил:

— Значит, вы видели на Офицерской изменника Кривоступенко?

— Так точно! — отчеканил Федорчук, вставая. — И еще одного с ним, только не японца.

Бурлов задумался.

— У них не было стереотрубы?

— Нет. Стереотрубу я б сразу побачив.

— Ясно, Денисович. Молодец, что не проворонил!

— Ну шо вы, товарищ старший политрук! Як можно? — обиженно прогудел Федорчук.

Федор Ильич подошел к телефону.

— Дайте мне Сторожа. Сторож? Попросите обязательно к телефону Сторожа. Добрый вечер! Говорит Орлов. У меня есть для тебя кое-что. Нет, про них. Открыто? Федорчук на Офицерской видел изменника. Да, да. Тот схватился в рост, но его сбили с ног. Рядом с ним лежал еще один в черной шапке, наверно, белогвардеец. Ожидаешь гостей? Понятно…

Сообщение Федорчука взволновало разведчиков. Федору Ильичу пришлось пересказать его.

— Ко мне как-то приходил товарищ Земцов, — объявил он в конце, — и предлагал написать в Наркомат иностранных дел, чтобы дипломатическим путем помогли вернуть изменника. Этого делать незачем, потому что Кривоступенко нам не нужен. Да и японцам он скоро надоест. Товарищ Федорчук видел сегодня, как эта гадина показывала шпионам, где и что у нас происходит. Вот и все, что им нужно от него. А потом его просто уничтожат. Он презренный изменник, трус и вычеркнем его из своей памяти. Ну, а свой недогляд нам надо быстрей исправить. Кривоступенко рассказал японцам о расположении батареи Нас освободили от ночных дежурств на боевых порядках, чтобы мы скорей закончили перемещение своих объектов. Нас освободили, а кому-то, значит, вдвойне приходится дежурить.

Теперь, когда наблюдения Федорчука внесли определенность, бойцы вздохнули свободней. Варов сразу же предложил:

— Нужно сделать так: установить, сколько на человека норм приходится. Кончишь за пять дней — переходи на ночное дежурство. За шесть — тоже пожалуйста.

— И што ж ты там будешь один робыть? Писни спивать? — перебил его Федорчук. — Це ж не в бани заслонки вмазувать.

— Да-а, — невозмутимо согласился Варов. — Правильно, товарищ старший Федорчук.

Разведчики дружно захохотали, и Бурлов подумал, что нарушенный ритм жизни батареи налаживается. Утихомирившись, бойцы охотно высказывали свои мысли. Последним, робко, вроде боясь, что ему откажут, попросил слово Селин. Он долго не мог начать, выражение муки застыло на его сильно похудевшем лице.

— Отец — член партии с 1924 года… Не посрамил своего имени. Два брата воюют, один погиб смертью героя. Я — его губы задрожали. — А я вот, проспал на посту. Мою вину можно искупить только кровью, и я прошу командование и вас, товарищи бойцы, доверить мне еще раз и при первой возможности направить на фронт.

Батарейцы молча и выжидающе смотрели на командира. Присутствовавший на беседе Рощин медленно проговорил:

— Мы верим вам, товарищ Селин.

Из землянки Рощин вышел одновременно с Сергеевой. Густая тьма раннего зимнего вечера охватила их сразу за порогом.

— Ой, ничего не видно! — воскликнула Сергеева.

— А вы за меня держитесь, за хлястик, — пошутил Рощин.

— А как там, товарищ старший лейтенант, по строевому уставу не положено в беде девушке-военнослужащей руку подать? — озорно спросила она.

— Я просто не посмел, — он хотел назвать ее по имени, но не решился.

Они подошли к спуску. Вспомнив, как Рощин съехал к их землянке, Сергеева засмеялась и хотела напомнить ему об этом, но не успела вымолвить и слова, как Рощин поскользнулся опять и сбил девушку с ног. Они скатились вместе почти до самой двери. Подавляя смех, Сергеева старалась подняться. Обескураженный Рощин не делал и этой попытки. Но поняв, что Сергеева не ушиблась, он громко рассмеялся.

— Не смейтесь так! — закрыла ему рот Валя. Она встала первой и подала Рощину руку. — Вы, наверное, по привычке?

Она стояла близко к Рощину. Он ощущал запах ее волос, теплоту дыхания и не мог выпустить ее руку.

— Разрешите идти, товарищ старший лейтенант? А то от командира взвода попадет, — пошутила она.

— Я часто вспоминаю, как впервые увидел вас, — проговорил Рощин. — А вы?

— Не знаю, прошептала она и, не прощаясь, исчезла в землянке.

11

Получив от Жадова приказ назначить Золину двух рейдовиков, Алов остановил свой выбор на Гулыме не потому, что тот был опытным агентом, а потому, что лучше многих других знал пограничный район. До прихода японцев, пока на границе было не так строго, занимался Гулым контрабандой. Были у него знакомые и в Жарикове и в таежных селах Чугуевского района принимали неохотно, но и вражды особой к нему не питали. Старого Гулыма считали порядочным мужиком и удивлялись: «Какой черт надоумил его бежать в Маньчжурию? Если был у белых, так не по своей воле…»