— Простите, господин майор, — извинился Золин. — Но не подумайте, что злоупотребляю вашим расположением: просто я безобразнейше владею японским языком.

Золин извлек пакет и подал майору.

— Хорошо. Для вашего перехода я буду делать шестого пограничный инцидент. Остальное узнаете у капитана Икари, — сказал тот, прочтя предписание.

Постучав осторожно в дверь соседнего кабинета, Золин приоткрыл ее и увидел, что капитан занят с Рябоконем. Недовольный тем, что ему помешали, Икари уставился на Золина и выругался.

— Мы с ним знакомы, господин капитан, и оба знаем причину нашего пребывания здесь, — выручил Рябоконь, кивая Золину.

— Тогда садитесь, — Икари развернул карту. — Нам нужно спешить. Вот смотрите: здесь застава…

— Простите, господин капитан. Карту мы знаем лучше, чем тот, кто ее составлял, — с подчеркнутой вежливостью прервал его Рябоконь. — Я могу показать в ней, где находится дом главнокомандующего Приморской армией, и рассказать, какая семья у начальника погранзаставы вашего направления — Козырева. Мне лично нужен кто-либо из агентов, кто этими днями был на той стороне, а не карта. И притом не здесь, а на границе.

Икари недовольно засопел, но, вспомнив приказ Танака относительно перебежчика, возражать не стал.

Через час Золин, Рябоконь и Козодой, от которого ни на шаг не отходил конвоир, лежали на Офицерской сопке.

— Видишь, товарищ господин… Тьфу ты, черт! Простите, — испуганно взмолился Козодой. — Видите, полоска идет по осоке? Это — канава. По ней идти не опасно, не минирована. Я сам думал по ней переходить, — и Козодой горестно вздохнул. — А вон — застава Козырева. Обходить ее нужно справа, а то в левом углу собаки. По той, вон, дороге движутся ночью и пешими на лошадях, и с вездеходами за продуктами в тылы…

— С чем, с чем? — переспросил Золин.

— Вездеходы… Санки такие. Новожилов придумал. Ну и назвали их вездеходами.

— Он что же — конструктор этот Многожилов или так себе?

— Да нет, вроде так себе. Но башковитый! Фамилия — Новожилов.

— А какого черта ты дезертировал, господин-товарищ? — вдруг спросил Золин.

— Платформами не сошелся, — заржал Рябоконь.

— Да я думал податься до Гитлера, маслобойня и мельница у нас на Екатеринославщине, — Козодой помолчал. — Да и комиссар цепляться начал, все вынюхивал. Ну, а грехов у меня много…

— Ты что же, коммунистов убивал? — поинтересовался Рябоконь.

— Да и коммунистов, и так, кто мешал, — уже бахвалился Козодой.

— Тебя, гниду, и самого нужно убить, — сердито выговорил Золин. — У меня отец был палач, мне туда нельзя да и незачем. Я им не прощу того, что они заставили меня скитаться по трактирам, добывать гроши, отняли двадцать четыре года жизни. А ты отчего бежал? У тебя ни там ни черта не было, ни здесь. Маслобойка! — Золин вдруг рассмеялся. — А кто тебе морду разукрасил?

— Да ихний хозяин. Танака, что ли?

Услышав имя своего начальника, конвоир неожиданно встрепенулся и приподнялся: «Доко-ни? Ги-и-де?» Козодою показалось, что унтер собирается его бить. Он вскочил, вытянулся и, отдавая честь, плаксиво запричитал:

— Виноват, господин японец. Больше не буду…

Золин, молниеносно свалив Козодоя ударом ноги на землю, навалился на него всем телом.

— Вот дрянь! За это расстрелять тебя мало, — зло пробурчал он. — Какого черта задумал столбом торчать? Сам говорил, что днем и ночью за сопкой наблюдают. Тем более — твоя харя сразу вызовет подозрение.

— Забери это дерьмо! — бросил по-японски Рябоконь так ничего и не понявшему конвоиру.

По дороге назад Золин, уверившись в успехе, весело насвистывал кадриль. Уже у Новоселовки он повернулся к Козодою и насмешливо проговорил:

— На-ка, маслобойщик, мою шапку. Тебе подыхать все равно в чем. А мне давай свою, буду привыкать носить ее.

Козодой снял с себя ушанку, посмотрел на нее и, часто замигав глазами, передал Золину.

10

Опасения Золина, что с границы могут заметить Козодоя-Кривоступенко, оправдались. Только что старший политрук собрался идти на беседу с бойцами, как за дверью раздались торопливые тяжелые шаги. «Федорчук! — узнал по тяжелой походке Бурлов. — Он же сегодня дежурит. Может, что случилось? Позвонил бы.

Почему он ушел с пункта?» — недоумевал Федор Ильич.

Федорчук без стука ворвался в блиндаж. Но, спохватившись, вышел обратно и постучал в дверь.