«Грот!»

Сердце отчего-то застучало быстрее и дыхание сразу участилось, а Ива крепко схватилась за сверкнувшую мысль и вдруг начала лихорадочно рассуждать, буквально запихивая в себя остатки еды и торопливо одеваясь, выскочила из булочной, забыв попрощаться с девушкой за прилавком. Она со всех ног мчалась к берегу, не замечая ничего перед собой, а лишь подстегиваемая страхом упустить что-то действительно важное. Азарт хлестал ее, и она почти не заметила, как стала срываться на бег: чуть ли не кубарем скатилась с уже ставшей знакомой извилистой тропке с крутого склона. Остановилась Ива лишь, когда ледяная серая вода почти лизала носки ее сапог. Она посмотрела вдаль, туда, где яркий голубой горизонт сходился с почти черным спокойным морем. Она медленно подошла к отвесной стене, в вышине которой все еще узнавались буквы и, глубоко вздохнув, повернулась спиной и оперлась на холодный камень. Ива знала только одно: чтобы выйти за грань человеческого – надо умереть. Только смерть способна вынести туда, где людское зрение и разум бессильны. Об этом обряде Ива читала в дополнительной литературе, но никогда не решалась его использовать, помня строгий наказ преподавательницы по магии смерти: преступив однажды за черту, неизвестно вернешься ли таким, как прежде.

Ива глубоко вздохнула, словно бы в последний раз, и принялась медленно, сложив все ментальные силы в единый поток, останавливать сердцебиение. С каждым ударом останавливающегося сердца, она ощущала, как противно не хватает воздуха, как мир вокруг перестает существовать, как она больше не в силах даже шевельнуть рукой: вместе с угасающим сердцебиением, барахтался и умирающий мозг, повинуясь эволюционному инстинкту, пытался спасти Иву, но та лишь продолжала медленно умирать. Еще десять минут боли и предсмертной агонии, и, наконец, она ощутила небывалую легкость и свободу: ставшая сгустком единой ментальной энергии, лишь с неким сожалением осмотрела свою хрупкую человеческую оболочку – она ничком свалилась в снег, зарывшись в него лицом.

«Хм, а я и, вправду, довольно паршиво выгляжу…».

Подумалось ей, а затем она медленно двинулась вовнутрь грота, привыкая к своему новому обличью. Легче воздуха, оставив все человеческое, Ива видела эти символы словно бы заново, ощущала всю их оглушающую мощь, но вместе с тем могла выстроить их в единый след, который тонкой, но плотной линией тянулся в город. Она медленно плыла за ним, абсолютно прозрачная и невесомая, не призрак, но и не человек – сплошная энергия и сила. След разветвлялся и становился узловатым в тех местах, где когда-то находили тела убитых, словно бы точками на карте помечая место их последних минут жизни. Прозрачные сгустки покачивались, отмечая застарелые места убийств, новые же были куда плотнее и насыщеннее.

«Ну надо же! Ни единого повторения! Везде новое место».

Проплывая между домами, она оглядывала людей с головы до ног: даже люди уже перестали быть людьми – сплошные облака жизненной энергии и силы. Ива видела город как карту из сообщающихся энергетических сосудов и вен, как единый сплошной организм, живущий по своим правилам. Никогда прежде она и помыслить не могла о городе так, как видела его сейчас. Плотный тяжёлый след вел ее прямиком в управление Тайной Канцелярии. В растерянности Ива остановилась перед неприметным зданием, обернулась, словно бы надеясь, что это ложный след, а затем, медленно просочилась под тяжелую железную дверь, выплывая в тихом коридоре, где за бронированным стеклом с маленьким окошком сидел дежурный, разгадывающий кроссворд. Она плыла дальше мимо людей, страиваясь не наталкиваться на них, словно бы они могли ее увидеть и схватить, наверх, куда вел плотный след. Наконец она остановилась перед дверью с цифрой «138», куда упирался тонкий луч энергии, и просочилась под нее. Там, склонившись над бумагами, сидел мужчина крепкого телосложения, темноволосый и с гладко выбритым лицом. Ива замерла, разглядывая его, а затем, он поднял глаза и уставился ровно в то место, где висела Ива, разглядывая воздух неподвижными большими зелеными глазами. Мужчина был средних лет, на вкус Ивы весьма симпатичным, но совсем не напоминающим Хендриха, от которого всегда исходил приторный лоск. Он медленно встал из-за стола и, чуть склонив голову, мягко улыбнулся, отчего на щеках появились ямочки и тихо, и спокойно произнёс:

– Нашла ты меня, все-таки, Анвиель. На что же тебе пришлось пойти, чтобы меня поймать, а? Я все ждал, пока ты догадаешься, думал, что свидимся уж точно после того, как ты грот нашла… Надо же, даже хваленный Хендрих Вольфхарт не додумался проверить воду, а я-то уж думал, что мы еще с ним сыграем пару партий, – он улыбнулся и продолжил: – Не помнишь, наверное, но я тогда был на берегу вместе с ним, все ждал, когда же эти тупицы догадаются, что сделать надо, – он усмехнулся, но тут же с удивительной мягкостью в голосе продолжил: – Потом ты, Ива, начал так трогательно убеждать всех, что под водой что-то есть, что я уж было решил, что вот сейчас игра окончена и ты оставила меня в дураках. Но мои опасения не подтвердились и тогда… Тогда я уж было решил, что ты тоже неспособна меня поймать, а я ведь наблюдал за тобой и даже, – он негромко засмеялся, – верил в тебя. Не я один, как оказалось. Я решил, будто бы Линдер спятила, раз все поставила на молодую ментальную ведьму и сама пошла ко мне в руки, видимо, таким образом спасая тебя и отвлекая мое внимание. Она выиграла для тебя время, поставив все, что имела, на кон и… Выиграла. Даже тут Елена Линдер меня обошла. Не подумай, – он покачал головой, присаживаясь на стул прямо перед Ивой, – я замечательно отношусь к ней. Она была достойным противником. Наверное, хочешь узнать, для чего я убивал? Почему я это делал – ты уже и так знаешь, иначе бы не пришла ко мне. Я просто хотел, чтобы мир был чище. Избавлял его от грязи, я пожирал их за грехи, которые они так все усердно прятали. Каждая из них таила в себе тяжкое преступление, в котором ни одна не смела признаться, за исключением, наверное, Елены. Они так барахтались и так умоляли меня не убивать их, но только умерев они могут смыть свой позор, – он говорил тихо, мягко, почти убаюкивал своим спокойствием, как паук, намывая паутину вокруг своей жертвы. Ива и сама не замечала, как заслушалась его.

– Видишь ли, Ива, женщины падки на меня. Я знаю, как приголубить каждую из них, знаю, куда надо нажать, чтобы получить нужную реакцию. Каждая из них была от меня без ума, – он хохотнул на этом слове, а его лицо с каждым словом приобретало более жёсткое выражение, изменяясь на холодную отчужденную маску: – Я знал, что стоит за каждой гнилой душонкой. Знал, что ни одна из них не раскаивается, а ведь чистое и настоящее раскаяние могло бы их спасти. Я милосерден, Ива, я не палач, не убиваю всех подряд. Вот если бы Диллис Уинсфилд или Ариссия ван Дель, или Виктория покаялись, чисто и от всего сердца, то я бы отпустил, правда бы отпустил… – голос его слегка дрожал, а глаза стали увлажненными, Ива чувствовала его напряжение, как свое: – Но нет! Ни одна! Ни одна не захотела покаяния, и я был вынужден прекратить это. Каждая из них предавала, унижала и думала, что она уйдет от наказания, но я решил иначе. Ты, наверное, осуждаешь меня, Ива, но со временем ты бы поняла, что я имею в виду. Вы – ментальные ведьмы – способны шагнуть за грань и понять то, что недоступно человеческому разуму.

Он замолчал, а Ива лишь пожалела о том, что является просто сгустком энергии и не может задать ему не единого вопроса, чтобы безболезненно выяснить причину его поведения. Она мягко коснулась его головы указательным и средним пальцем и в одно мгновение его прошибло словно бы электрическим разрядом, он едва сдержался, чтобы не закричать, а перед глазами Ивы заметались картинки: поле боя, жара, смерть, много крови, сдача позиций, белый флаг, кольцо, отброшенное в сторону, насмешливый взгляд пронзительных голубых глаз, паршиво, хоть вой, один совсем один и больно, больно, нескончаемо больно. По руке Ивы прошел электрически разряд, а сама она едва смогла сдержаться, чтобы резко не одернуть руку от лба. Вся злость, ненависть, раздражение и боль одномоментно нашли выход в совершении суда над теми, кто похож на тех, когда-то причинивших невыносимое страдание. Он прошел через ад и обратно, но вернувшись домой, обнаружил, что ад и война продолжаются, но только над головой больше не свистит снаряд. Это другая боль и она тяжелее простой физической. Душевную дыру ничем не заткнуть. Ива сама не верила, что вот так легко и просто убийца ходил под их носом, был причастен к расследованию и даже мог наблюдать за работой. Она не могла поверить, что в тот день не ощутила его изрешеченного и пустого сознания. Оставался только вопрос в его магии, но на это он лишь качнул головой и хрипло прошептал, криво улыбнувшись и, видимо, ощутив ее замешательство:

– Я – Северянин со Сканниге, Ива. Прибыл сюда еще совсем пацаном, мой прадед обучил меня магии рун. Никакого «гастролера» не существует, это я сам его сочинил и сам подкинул нужные бумаги. Наверное, ты догадалась…

Ива повисла над ним, не зная даже, что и думать: разгадка оказалась простой и банальной, а сам убийца спокойно признался в содеянном и даже не пытается убежать. Мужчина сидел спокойно, не нервничая, но лишь раз вслух попросил больше не разрывать ему сознание своим вторжением. У него нет защиты от ментальной ведьмы, а действия Ивы причиняют ему острую боль. Ива лишь покачала головой и напоследок мягко и осторожно погрузила его в сон, надеясь очнуться до того, как это сделает он. На берег она возвращалась куда быстрее, надеясь завладеть своим телом, пока не начались необратимые последствия обряда, однако, там ее ждала целая делегация и небольшой бойцовский клуб. У стены, подальше от всех, стоял Хендрих с разбитыми губами и носом, а над ней в отчаянии склонились Элис и Питер, когда как Эрих и Эльги зло мерили берег шагами. Эльги же обратился в огромного черного волка: так происходило всегда, когда тот достигал наивысшего пика эмоций. С каждым шагом тяжелых крупных лап, он утробно рычал, скалясь и поглядывая на Хендриха.