Король едва заметно закатил глаза:

— «Хронику» создал человек, считавший, что историю пишут победители.

— А разве не так? — взгляд Вилиама потяжелел и Симель примирительно замахала руками. — Простите, ваше величество. Я хочу сказать, что ваши деяния уже давно принадлежат истории и… у вас все меньше прав на свои подвиги, — она нервно сцепила пальцы. — Вы понимаете?

— Понимаю. Но победители пишут не историю, а книги о ней. Лживые книги, — голос короля звучал ровно, но глаза выдавали скрытую досаду. Он кашлянул и поправил на ногах одеяло.

— В шатре, куда я пригласил Дерика, мы были одни. Я предложил поединок, он ответил, что был бы рад своими руками прогнать меня из Берении или подчиниться, если я окажусь сильнее, но его люди хотят взять в битве пленников и получить хороший выкуп. Союзники не примут поражения, и он не сможет удержать их от боя. Я признался, что советники требуют от меня покарать Берению и разгромить его войско, а мои люди ждут не меньшей добычи. Он сказал, что теперь куда лучше понимает мои стремления. А на следующий день беренская армия была разбита. Дерик, которого солдаты приволокли к главным воротам, встал передо мной на колени. Только руки у него были связаны за спиной. Но, как ты говоришь, этот подвиг уже не принадлежит мне. Людям приятнее думать, будто он молился на меня, как на Единого, — король громко фыркнул.

— Но, ваше величество… — Симели очень хотелось возразить ему, но она и сама не знала, что хочет сказать.

— Пустое, Симель, — махнул рукой Вилиам. — Это все мелочи. Равно, как его деяния, король и сам не принадлежит себе. Но не помню, чтобы я жаловался, так что не вздумай меня жалеть.

— Хорошо, — Симель невольно улыбнулась, — не буду.

Она вновь перевела взгляд за окно. Пламя на маяке безмятежно выплескивало вверх языки огня, на льду мерцали блики-лодочки, штиль наполнял воздух тишиной. В молчании время потянулось медленнее и, казалось, все никак не может перевалить за полночь.

Король бросил взгляд в черноту ночи, потом оглянулся на камин, где мягко потрескивали поленья.

— Ты говорила, менестрель хочет петь для меня?

Симель кивнула. Вилиам подтянул одеяло повыше.

— Зови его сюда.

Симель и не думала, что он помнит об этом. Воодушевленная, она вышла из спальни и направилась к черной лестнице. Возможно, в Малом зале, самом теплом в замке, еще веселятся придворные, и тогда Эймар наверняка окажется там, иначе придется без всякого сожаления поднять его с постели.

Беспорядочный шум и громкий смех Симель услышала, как только спустилась на второй этаж. Как и следовало ожидать, гомон доносился со стороны Малого зала, теперь оставалось, не привлекая излишнего внимания, пробраться внутрь. Приоткрыв дверь, Симель заглянула в щелку и увидела странную картину: мужчины и женщины с кубками в руках стояли вокруг стола, а по столу небрежно скакал сир Ольмерт, рыцарь Гвардии короля, и размахивал бараньей ножкой:

— Тогда я зашел справа! А потом слева! И вновь ударил! Берегись, чудовище!

Весельчак делал размашистые выпады и хохотал громче всех, но по точным движениям было видно — он абсолютно трезв. Симель усмехнулась: ей нравился этот человек, у него всегда был хитрый вид и улыбка до ушей; когда все вокруг пьянели и не понимали, что происходит, он не упускал случая подтрунить над чьей-нибудь глупостью. Тихонько скользнув в двери, Симель двинулась к скамье, где Эймар настраивал лютню.

— Я почти вонзил свой клинок ему в брюхо, но тут… Дракон изрыгнул мокриц и лягушек! — Ольмерт упал на колени, зажимая рот в воображаемой тошноте. — Меч выпал из моих рук, а мокрые гады поползли в самый нос!

Леди в толпе скривились и протестующе загомонили, рыцари расхохотались. Принц Сейтер, облокотясь всем весом на плечо младшего брата, оглушительно смеялся и хлопал того по груди; видно было, что Бренельду непросто устоять на месте. Глаза сына Сейтера светились восторгом — так он был захвачен блеском и размахом столичного праздненства. Принца Лотпранда в зале не было, старого герцога из Киринсбора тоже. О первом говорили, как о человеке, не нуждающемся в буйном веселье, а второй, похоже, уже не посещал застолья среди ночи. Симель обходила беспорядочно расставленные кресла и украдкой смотрела на представление. Менестрель не замечал ее, он подкручивал колки и слушал, как звучат струны.

— Когда казалось, что все уже кончено, и дракон приблизил ко мне свою пасть — а зубы во-о-от такие, — Ольмерт на мгновение отвлекся, показывая какие у дракона были зубы, — тогда я из последних сил нащупал в скользкой массе свой меч и, пока страшные клыки смыкались на теле, взмахнул клинком… — он махнул бараньей ногой так, что капли жира брызнули во все стороны, — и отрубил чудищу голову! Победа!

Придворные захлопали и Ольмерт вскочил на ноги, отвешивая поклоны. Громче всех хлопал Бренельд, но они с Ганаханом смеялись какой-то собственной шутке. Сейтер шутку услышал и смеялся уже над молодежью, а не над Ольмертом. Сейчас они куда больше походили на добрую семью, чем по рассказам прислуги, и этого у Ольмерта было не отнять — рядом с ним невозможно грустить или ссориться.