Весь день небо оставалось ясным, но к вечеру с севера приползли тяжелые тучи, обещавшие если не бурю, то долгую, изнуряющую метель. После полумрака в помещениях для слуг снег казался магической субстанцией, источавшей свет, и, выйдя во двор, Симель тут же зажмурилась. Прикрывая глаза ладонью, она прошла под низкой аркой ворот, и оказавшись в среднем дворе, направилась к Восточной башне. Она уже почти миновала храм, как вдруг из-за приоткрытых дверей послышалось пение церковного хора, заставившее ее замереть на месте: двадцать чистых голосов возносило хвалы Единому и деяниям его на земле. Симель прислушалась, взглянула на заходящее солнце — до ужина еще оставалось немного времени — и вошла в храм.

Все три нефа, от алтаря до дверей, были забиты молящимися. Обитателям замка пришлось тесниться вдоль стен, уже три дня весь центр храма занимала свита принцев. Люди с гербовым крестом, знаком Лотпранда, держались вместе, а золотые звезды и серебряные птицы смешались, не чураясь друг друга — принц Бренельд с детства жил на воспитании у брата и, даже пройдя рыцарские посвящение, не покинул Гретт-дол.

Это был отличный шанс получше рассмотреть сыновей короля, и Симель тихонько заскользила вдоль стены к алтарю — оттуда было видно отца Бреттани и принцев во главе молящейся толпы. Лотпранд стоял чуть впереди, отделенный от братьев пустым пространством. Мощный и высокий, он был заметен своим ростом почти также, как Кормак и Дор Грандж, чьи головы возвышались над толпой в разных концах храма. Хорошо, что сама она не стояла сейчас среди женщин — отец Бреттани всегда глазеет на тех, кого лучше видно. Прямо за Лотпрандом стоял светловолосый юноша, издалека и вовсе непохожий на Саврайсов, но, судя по звезде на нашивке — сын принца Сейтера, Ганахан. Он так же, как и Лотпранд, высоко держал сложенные вместе ладони и смотрел на священника. Сейтер больше смотрел по сторонам, руки его лениво сползли уже на самый живот. Склоняясь к жене, он шептал ей иногда что-то на ухо, и оба едва сдерживали смех. Бренельд низко опустил голову и попросту дремал.

Симель оглядела толпу и вовремя отвернулась, чтобы не встретиться взглядом с Кормаком. Хор взял высокую ноту и под самым куполом, отражаясь от стен, затрепетало эхо. Низкие голоса одной половины хора нараспев произнесли следующую строку, другая подхватила последние слова, и молитва как будто взлетела к небесам сквозь камень стен.

Священник возвысил голос:

— Мое имя было в вечности, мое имя останется в ваших сердцах… Пронеси свою жизнь сквозь меня, открой мне душу свою… Обрати взор свой к небу, к Обители моей, и знай — я смотрю на тебя… Вознеси молитву души своей и знай — я слышу тебя…

Симель вздохнула. Если она хотела поесть перед ночной сменой, ей стоило поторопиться.

— Восхвалим бога Единого! Восхвалим Его доброту и прощение! То, что дал Он нам, и то, что даст в Покое!

Симель бочком двинулась к дверям и ей показалось, что глаза священника неодобрительно сверкнули из-под прикрытых век. Ну, что ж, Моления могут продолжаться и без нее, а помощь королю важнее, что бы ни сказал по этому поводу отец Бреттани.

— Это просто восхитительно! — Симель не могла отвести взгляд от подноса, уставленного десятком невиданных блюд. В бывшей комнатке камердинера, а ныне заставленной горелками и колбами лекарской, аромат жареного мяса перебивал крепкий запах полыни. Несколько лекарей трапезничали без отрыва от дел.

Сегодня безусловно один из великих праздников, но ведь они остались без главного повара, кто же из подручных мастеров так долго прятал свой талант? Видимо, этот вопрос был написан у Симели на лице, потому что Эшен, колоритный островитянин в пестрых шароварах, созвучно ее мыслям произнес:

— Говорят, на кухне наняли нового повара со стороны. Очень кстати к Сошествию.

Симель сглотнула, пытаясь сдержать бурчание в животе: в день Сошествия завтракать и обедать было запрещено, и она чувствовала дикий голод.

— Еще вчера говорили, что никого не возьмут, пока наши повара не попробуют свои силы. Не хочу быть жестокой, но сейчас мне все равно, что с ними сталось, — она обнаружила, что сжимает в руке вилку.

— Прошу, — Эшен улыбнулся и сделал приглашающий жест в сторону подноса. Пока Симель орудовала ножом над нежным сочным мясом, он приладил над огнем небольшой котелок и продолжил, не глядя в ее сторону. — Мне кажется, отвар, который вы готовили на той неделе, был очень хорош и лишь поэтому королю стало лучше. Пожалуйста, повторите его еще несколько раз, и попросим наших друзей повременить с другими опытами.

Симель заметила косые взгляды лекарей и горько усмехнулась:

— Вам не повлиять на них, господин дон Бар. Мне кажется, всех здесь больше занимает свое искусство, нежели чужое здоровье.

Маленький смуглый южанин улыбнулся одними губами и принялся аккуратно шинковать длинные сушеные стебли.

— Вы все же попробуйте.

Он отвернулся, хотя Симель с удовольствием поговорила бы еще, так как остальные лекари никогда не поддерживали разговор. Покончив с ужином, она решила последовать мудрому совету и, накинув теплый плащ, пошла вниз за еще одним котелком.

Вечер выдался на редкость холодным, согнав стражников поближе к караулкам и горячему вину. Отец Бреттани в темноте пересекал верхний двор, ругая всех и вся. Праздничные недели Сошествия были в самом разгаре, а на исповедь явилось всего несколько благочестивых служанок. «Если бы Единый, слава ему и хвала, — священник коротко вознес глаза к небу, — сошел на землю еще один раз, прямо сегодня, то, увидев все это, точно сокрушил бы земную твердь!»

Святой отец решительно прокладывал себе дорогу через свежие сугробы, несмотря на то, что кто-то уже ходил здесь и оставил в снегу узкую дорожку — он чувствовал, что так правильно, что усилие это богоугодно. «Да, страдания земные и усердие…» Попав в невидимую яму, Бреттани неуклюже замахал руками и провалился в холодный снег по пояс. Со стены послышался тихий смешок, и он погрозил кулаком в пустоту, где только что мелькнул стражник.