«Но станешь святым еще при жизни», — подумала Симель, исподтишка наблюдая за тем, как дети завязывают Ольмерту глаза и крутят на месте, чтобы запутать. На сердце стало легко, будто в словах юноши открылась истина, дающая уверенность в завтрашнем дне.

— Теперь я вижу, что помогать людям — твое призвание, — она подняла голову, чтобы взглянуть на чистое, ясное небо, и обернулась на шпиль храма. — Значит, ты получил то, что хотел?

— Нет.

Поймав на себе пораженный взгляд, Исидор рассмеялся и взмахнул рукой, пытаясь объяснить:

— Знаешь, когда мы тем утром говорили о будущем, я и не думал, что все исполнится так скоро. Передо мной открылось столько возможностей, — он замолчал, не решаясь продолжить. — Не знаю, как отнесутся к этому другие служители церкви, но… Я надеюсь кое-что изменить в школьной системе.

Святой отец на мгновение снова покраснел, но тут же отбросил смущение и нетерпеливо затараторил. Он рассуждал об отмене телесных наказаний и открытии школ для неграмотных взрослых, а Симель с грустью думала, что не о таком будущем мечтала, стоя у ворот Хаубера. Когда-то она бежала от горя и боли, а теперь, сама того не желая, обрела их снова.

— … школа должна учить детей в соответствии с их возможностями. Губить талант только потому, что ребенок пришел к нам из крестьянской семьи, нельзя. Ты вот как считаешь?

— Я не знала об этом, Исидор, — сказала она, трудом выплывая из своих мыслей.

— Ты не училась в церковной школе? — священник удивленно поднял бровь. — Но ты слишком хорошо образована для простого травника.

— Мне повезло с мастером, — кратко ответила Симель, а Исидор замолчал, понимая, что и на другие вопросы в ответ услышит ложь. В воздухе повисло неловкое молчание, но тут детям удалось наконец заманить Ольмерта к дереву, и, врезавшись в толстый ствол, он повалился на землю. Ни Симель, ни юный священник не удержались от смеха, и напряжение между ними сразу исчезло.

— Ты просто обязан воплотить свои идеи в жизнь, — проговорила Симель, утирая выступившие слезы. — А я замолвлю за тебя словечко перед королем. Чем ты сейчас занимаешься? Преподаешь?

— Да. Арифметику и грамматику, — святой отец гордо выпятил грудь. — Ты действительно хочешь рассказать обо мне его величеству? — вдруг смешался он. — Ведь я пока ничего не сделал.

— Я и расскажу затем, чтобы ты мог что-то сделать! — хлопнула его по плечу Симель. — У тебя на пути будет много преград, и может так случиться, что слово короля окажется единственной поддержкой…

— Но…

— Что?

— Ты забываешь об отце Бреттани. Он не останется в стороне, если мои начинания постигнет неудача.

— Ха! Старые ворчливые церковники хватаются за привычки и традиции, как утопающий — за соломинку.

— Зря ты так, — нахмурился Исидор, — отец Бреттани — хороший человек. Он лично следил за тем, как я прохожу испытания.

— Да? — приподняла бровь Симель. — Я думала, что у него никто не выдержит проверки на чистоту.

Священник посмотрел на нее с укором:

— Я уже слышал, что ты хамишь ему при каждой встрече. И вижу, что это правда.

— Я? Хамлю? — удивилась Симель. Она хотела сказать что-то вроде «он начал первым», но в этот момент ученики Исидора подвели к нему сира Ольмерта — из носа у рыцаря шла кровь, в глазах застыла мольба о пощаде.

— Как дитя малое, — вздохнул святой отец, доставая из складок одеяния большой платок. Один его угол уже был запачкан красным.

— Исидор! — воскликнула Симель, тут же прощая ему принятые на свой счет слова про дитя. — У тебя чахотка?

— Боже упаси, нет, — священник приложил платок к лицу Ольмерта. Он явно был тронут ее испугом и даже забыл о разгоравшемся споре. — Этот вот сорванец, — он кивнул в толпу детей, и хулиганистый на вид мальчик спрятался за спины других, — снова перелез через западную стену. И снова упал.

Ребенок засмеялся и показал Симели разбитую коленку. Исидор погрозил ему пальцем.

— Не могу уследить.

Мальчик был явно горд собой, а сир Ольмерт даже отвесил ему поклон — весьма неуклюжий из-за крепкой хватки святого отца — как вдруг сзади прогрохотал чей-то голос:

— И вновь ты позоришь свое святое призвание, рыцарь!

Отец Бреттани собственной персоной вышел на ступени храма, губы его кривились от отвращения. На мгновение во дворе стало тихо, как в гробу.

— Если призвание святое, то «отмеченный Единым да не будет судим», — Ольмерт сделал реверанс, а Исидор отскочил от него, как от прокаженного.

— Как смеешь, грешник, цитировать Писание! — первосвященник спустился и быстрым шагом направился к ним, задев по пути двоих маленьких школяров. Остальные дети испуганно отступили назад.