— Я понимаю, — отчеканил король. — Но жизнь — это война, в которой нельзя сдаться, поэтому меньше разговоров и больше дела. Дай мне перо. Я должен написать Адемару, — Вилиам сердито поджал губы, а потом вдруг с силой ударил по подносу. — Проклятье!

Тяжелые серебряные блюда с грохотом обрушились на пол, разбился хрупкий стеклянный кувшин, а все изысканные кушанья смешались с пылью. Аккуратно ступая в луже зловеще красного вина, Симель прошла к столу. Отыскав в груде колб, горелок и прочей лекарской утвари чернильницу с длинным пером, она достала из сундука пергамент и вместе с доской для письма отдала все это королю.

— Вы не отправите гонца к принцу Лотпранду и остальным?

— Пока нет. Слишком ненадежно, а Эно нельзя мешать, — обмакнув перо в чернила, Вилиам застрочил мелким почерком что-то в самом уголке листа — письмо предназначалось для голубя. В ярости он все время прокалывал пергамент, а от оглушительного скрипа у Симели свело челюсти.

— Но они тоже должны знать.

— Должны… — согласно пробормотал король, напряжено перечитывая короткую записку. — Я мог бы вести их сам! — вдруг рявкнул он, с хрустом сжав перо в кулаке.

— Ваше величество…

— Нет! — Вилиам бросил мятое перо на пол, и, намокая в вине, оно стало похоже на кусок изодранной плоти. — Я не отрицаю, что болен — болен старостью — но, если бы не это, я ушел бы с войсками в поход. Совсем, как раньше, пусть даже в последний раз. Возьми, — он протянул ей пергамент, — отнесешь в город. И не забудь проверить, сколько там осталось монастырских голубей.

Симель нерешительно взяла свиток и отрезала от него исписанный кусок. На обороте была надпись — «Эйвери», шифр самой срочной отправки. Сходить к посреднику в тайной переписке короля было делом недолгим, но ей не хотелось оставлять Вилиама одного.

— Сир, я сожалею, что смерть настигнет вас не в бою, — проговорила она, склоняя голову. — Но рада, что вы не сдаетесь.

— Никогда, Симель, никогда. Иди, время не терпит, — ужасающе спокойно проговорил король. — А мне нужно немного подумать.

Симель послушно встала, отвесила Вилиаму низкий поклон и вышла за дверь. Проходя по лестницам и коридорам, она везде встречала радостную прислугу, довольных монахов и бегающих друг за другом детей. По верхнему двору развесили цветные фонарики, на сцене появились яркие занавеси и декорации. Люди вокруг готовились к пиру, к весеннему Представлению, но все это теперь выглядело бессмысленным кривляньем. Симель вздохнула и попыталась взять себя в руки — они не заслужили гнева. Они ничего не знали и никогда не узнают о том, что случилось. Она вышла за стены замка и направилась к голубятне по извилистым улочкам Плагарда. Берения, со всеми ее бунтами и жалобами, была далеко, но Хаубер, дом короля, названного Светлым, всегда являлся оплотом верности.

Это казалось незыблемым, и это было не так.

Над погруженной во тьму долиной сгущался красный призрачный туман. Словно искры, в липкой дымке мерцали сотни ярких огоньков: меж холмов расположилось королевское войско, и костры сделали стоянку похожей на огромный ведьминский котел. Вчера, когда на горизонте наконец замаячили первые отроги Волчьих гор, Лотпранд приказал остановиться, разрешив стоять лагерем двое суток. Затем всего за один дневной переход войска должны будут пересечь границу Берении и, забирая на восток, приблизиться к Везенделу, первому замку на пути к резиденции Годрика.

«Вот и посмотрим, чего стоили все эти нападки и угрозы, — думал Фронадан, вороша длинной палкой угли в костре. — Посмотрим, сумел ли герцог настроить всех баронов против короля, и во что это ему обошлось. Либо мы приобретем в тылу надежную крепость, либо начнем второй Северный поход». Не замечая, что мясо на вертеле уже давно подгорело, он размышлял над словами Сейтера о возможности взять крепость без боя. Валленийские рыцари галдели под боком, мешая сосредоточиться, отовсюду слышался привычный лагерный шум, а соседний костер целиком утопал в тумане, так что людские силуэты, едва подсвеченные красным, напоминали демонов со знаменитой фрески в храме Вознесения. «Ведьмин котел». Почувствовав запах горелого, Фронадан бросил хмурый взгляд на мясо и уже потянулся к вертелу, как вдруг кто-то несильно толкнул его в плечо.

— Сир! — кричал Дрейгельд, — сир, вы слышите меня? — в одной руке рыцарь держал наподобие меча хворостину, а другой боролся со своим младшим братом, Ригмином, служившим у графа оруженосцем. — Я ж ему тогда и говорю, мол выбью из седла и не поморщусь, а он все тычет мне своей железкой в нос! Ну, я взял у Стерлиса копье и свалил его на землю! Одним ударом и прямо с места! Правда?

— Правда, — кивнул Фронадан, не совсем понимая, о чем идет речь. Рыцари расхохотались, а Дрейгельд наградил брата звонким подзатыльником.

— А ты не верил! Так и надо всем этим прохвостам! Учись, пока можешь, чтоб перед господином меня не позорить! — он собирался дать Ригмину еще одну оплеуху, но тот, извернувшись, опрокинул рыцаря на спину, и, катаясь по траве, братья затеяли новую борьбу. Валленийцы засвистели, смеясь и хлопая в ладоши, а Фронадан, терпевший до последнего, в конце концов, отошел подальше от костра и улегся на землю, бросив под голову седло.

«И все же неясно, отчего принц уверен в том, что барон Виттерик примет нашу сторону. Насколько я помню, он во всем поддерживал Годрика и яро следовал его идеям». Фронадан прикрыл глаза, чтобы не видеть над собой полотно тумана, висящее в воздухе, как погребальный саван. У огня тем временем продолжалось веселье: к валленийцам заглянули рыцари Гронарда, и вскоре над поляной зазвучал красивый чистый голос — Стерлис запел веселую пастушью песенку. «Если у Сейтера есть свой информатор, надеюсь, об этом уже знает Лотпранд. Но я не удивлюсь, если осада обернется старым добрым трюком — с одним мелким предателем и большой славой тому, для кого он открыл ворота». Фронадан недовольно заворочался, укрываясь плащом: весенняя сырость пробирала до костей. «Я предпочел бы знать о таком козыре до начала боя. Уверен, что Гронард согласится…»