— Ты не понимаешь, да? Не недостаток ваших знаний погубил Эмилию. Сами знания!

— Ганс! Знания тут не при чем. Я был глупцом и не смог отговорить ее. Не смог спасти. Но я пытался. Уже после всего этого…

— После? Так она ещё была жива после того адского пламени?! — гримаса ужаса исказила лицо Гансварда, он сделал шаг назад, как будто не хотел прикасаться к Кэларьяну, чей грех стал еще большим.

— Хватит! — взмолился Кэларьян. — Прошу! Все, о чем ты говоришь — это смерть и боль. Неужели это все, что ты видишь? Почему ты не вспомнил спасенных? Вспомни, сколько союзов заключил Ригелли после Северного похода. Сколько смут подавил в самом зародыше. Чего, по-твоему, стоит удержать в руках новый мир? Его способности берегли нас от войн.

Гансвард скривился так, будто вступил в навозную кучу.

— Он делал это ради денег и славы, не обманывайся.

— Он делал это ради королевства! — воскликнул Кэл и сам поморщился. Защищать Ригелли было отвратительно.

— А ты?

Кэларьян вопросительно указал на себя, как если бы в комнате был кто-то еще.

— Я? Думаешь, я использовал наши знания ради собственной выгоды? То перемирие, которое заключили на Брогане в семьдесят третьем, помнишь? Когда чуть не погиб принц Адемар? Оно спасло тысячи жизней. А я спас наследника.

— Ты просто вовремя получил известие.

— Ничего я не получал, я прикоснулся ко сну Адемара и увидел, что он влез в ловушку. Ганс! Мы выслали подмогу за день до того, как прибыл голубь с посланием. И как раз этого дня не хватило варварам, чтобы дойти до форта и сровнять его с землей. Ради чего, ты думаешь, я месяц не спал по ночам, терзая себя снами юноши? Ни золото, ни слава не излечат от боли, с которой раскалывается голова уже на третий день. Я превратился в немощную тень, не мог поставить дрожавшей рукой подпись и путал помилования с приговорами. Дурную славу я тогда приобрел. И никакой выгоды.

Гансвард прекратил возражать, но все это было не до конца правдиво. Да, тайные знания губили здоровье и не приносили Кэларьяну денег и славы, но правда была в том, что отказаться от их использования было сложнее, чем оторвать пропойцу от бутылки. Об этом он предпочитал не говорить и даже не помнить.

Гансвард все еще рассматривал его лицо, ожидая подробностей и объяснений. Он был похож на человека, услышавшего о пожаре — хотел бежать одновременно и туда, и оттуда. Сколько ни пытался Кэларьян хоть что-то объяснить ему — все напрасно. Он сотни раз представлял этот разговор, пока жил в Глорпасе, но здесь, лицом к лицу, все было сложней. В этом Ригелли был прав: нет смысла говорить о знаниях с кем-то, кроме Посвященных.

Кэларьян тяжко откинулся на спинку кресла.

— Я всегда знал, где Адемар, что с ним и что ему угрожает. Тот бунт в Тагаре — я увидел свечение тысячи солдат, а он готовился идти на три сотни. Мы сделали так много, Ганс. Мои знания не опасны. Смотри, я могу прямо сейчас сказать тебе, где находится принц.

Этот дом был достаточно защищен для небольшого скачка в Светлый мир, так что Кэларьян закрыл глаза и приготовился ощутить знакомое падение. Конечно, сейчас он не мог делать это с такой легкостью, чтобы прямо посреди тяжелой беседы достать Адемара, да и связь, не поддерживаемая долгие годы, уже не работала, но все же он сосредоточился и представил лицо принца.

— Прекрати. Не занимайся при мне этим, — Гансвард легонько наступил на его ботинок.

Кэларьян распахнул веки и вздохнул. Когда-то он мог достать принца так же быстро, как тронуть рукой соседа за столом, а теперь будто стоял посреди голого поля и кричал в пустоту.

Гансвард оглядел его, потягивая бороду.

— Принц Адемар в монастыре Гудама и, чтобы знать это, мне не нужна магия, — он пошевелил пальцами, изображая нечто неоправданно значимое.

— От тебя никогда не зависел исход его миссий, — Кэларьян пожал плечами, но тут же пожалел об этом — шея будто разом припомнила все дни, когда он держался за тюки на нарте и прятал лицо от ветра.

— Да, из нас двоих только ты не умел быть в стороне от событий, — проговорил Гансвард. — Снова во все это ввяжешься?

— У меня нет выбора.

— Выбор есть всегда.

Кэларьян слишком устал от всего этого. Он чуть не выпалил: «У Луизы тоже был выбор», — но промолчал и только потер разбухшие веки — под них словно насыпали песка.

— То, что нужно этим людям, опасно. Ты говорил, что в Берению идут войска, и я боюсь, что этим могут воспользоваться.

Он ждал новых вопросов, опустошенный и разбитый, но Гансвард и сам выглядел не лучше. К счастью, он ни о чем не спросил. Даже малая вероятность того, что бывшие друзья используют павших солдат как связь с миром мертвых, пугала Кэларьяна, и он не хотел не то что говорить — даже думать об этом.

— Прости, больше я ничего не скажу. Когда я снова встречусь с Посвященными, то буду готов и разберусь с ними раз и навсегда. Поверь, на этот раз опасности не подвергнется ни одна жизнь. Только моя собственная, но это уже старые счеты и им пора быть закрытыми.

По лицу Гансварда пробежала тень.

— Скажи, если тебе нужна помощь, — проговорил он серьезно.

— Я знаю, что если втяну тебя в это, то навсегда потеряю, — Кэларьян встал, показывая, что разговор окончен, и поплелся к кувшину с холодной водой. Лоб горел, в горле было сухо, как в пустыне. Гансвард медленно направился к двери.