Распрощавшись с троицей, я побрел вдоль дирижаблей, парящих над просекой, между могучими стволами. Суда со скрипом покачивались на канатах, мягко наползая на хвойные кроны; ветки и птичьи гнезда скребли по днищам гондол.

Ближе всех маячила несуразная махина с надписью "Белая ворона" по левому борту, от которой так и веяло кустарщиной, хотя на вид она была весьма прочной. Судно могло похвастать обшитой сталью гондолой и парой огромных газовых баллонов. Все это великолепие было скреплено воедино массой заклепок, болтов, тросов и удерживалось над просекой тремя толстыми канатами.

На земле валялась веревочная лестница, уходящая к брюху диковинного дирижабля. Рядом с ней, в тени, восседал на раскладном деревянном стульчике потрепанного вида господин. Из - под мышки у него выглядывала бутылка анисовки. Она поднималась и опускалась в такт его дыханию и, если не защитные очки на округлом лице, было бы еще очевиднее, что он спит.

Этот господин не то чтобы развалился на стуле, но и не сидел в полном смысле слова. Его светло - каштановые волосы были острижены так коротко, что походили на лысину, уши подбирались к макушке, а в левом засели три серебряных серьги. Всю картину довершали коричневые штаны, заправленные в ботинки, да замызганная нательная рубаха.

Я не наступил ни на одну ветку, не задел ни одного камешка, а лишь внимательно глядел на него. Однако, этого хватило, дабы он проснулся. Поначалу о пробуждении не говорило ничего, кроме его позы, из которой исчезла вдруг всякая расслабленность. Потом он сонным движением сдвинул очки на лоб и прорычал:

– Что...

То ли вопрос, то ли выражение недовольства - по тону понять было никак не можно.

– Степан? – уточнил я, как можно учтивее.

– Ну?

– Я… пассажир. Точнее, хотел бы им стать. Мне надобно нанять дирижабль. Лаврентий велел обратиться к вам.

– В самом деле?

– Да.

Он повернул голову влево, затем вправо, от всей души похрустев суставами.

– И куда же вам надобно?

– В Новый Петроград.

Тот и носом не повел.

– Когда?

– Прямо сейчас, – ответил я.

– Сейчас?

Степан вынул бутылку из - под мышки и поставил на землю рядом со стулом. Глаза у него были светло - карие, до того блестящие и ясные, что даже в тени отливали медью. Он глядел на меня, почти не моргая, и это определенно действовало мне на нервы.

– Двести пятьдесят целковых, – выдал он лениво.

– Не дороговато ли просите?

– Двести восемьдесят...

– Имейте совесть....

– Триста...

– Хорошо, хорошо, – вскинул я руками. – Договорились.

– Денюжку извольте вперёд, барин.

– Только на борту.

– Пусть так, – согласился капитан. – Только если обманули – сойдете прямо в воздухе.

– По рукам.

Когда он выпрямился наконец во весь рост под брюхом своего дирижабля, я увидел перед собой богатыря, выше которого не встречал в жизни. Он был не просто страшен, а внушал трепетный ужас. С таким не забалуешь.

– Тогда, милости просим на борт, барин.

Настя нехотя поступила так, как велел ей Хромой: закрыла рот и навострила уши. Снизу, с улицы, доносились звуки - то ли шарканье, то ли царапанье. Однако, она так ничего и не углядела.

– Ничего не вижу, - заявила она

– Вот и славно. Когда их увидишь – стрекача давать уже поздно.

– Кого - их?

– Кадавров, - пояснил Хромой. – Здесь их так кличут. Видал когда – нибудь?

– Я видел этих несчастных ещё людьми. Когда орды этих обезумевших заполонили улицы Нового Петрограда.

– Теперича, от них остались лишь гнилые тела. Тут они рыскают стаями, как собаки. Несколько тысяч. Идти им некуда, есть нечего.

Не желая выдавать свою тревогу, Настя сказала:

– Несколько тысяч? Солидно. И долго ли их пересчитывали?

– Не умничай со мной, паршивец, - предостерег Хромой и вновь приложил ко рту горлышко бутылки, с той же тщетной надеждой и тем же плачевным результатом.
– Я ведь с тобой по - человечески, помочь пытаюсь. Не нужна тебе помощь – ради Бога, можешь спрыгнуть с крыши и поиграть в пятнашки с мертвецами. Посмотришь тогда, брошусь ли я тебя спасать.

– Велика нужда!
– она опять сорвалась на крик.

Хромой вскочил на ноги, а Настя тут же отпрыгнула назад, едва не угодив в люк, из которого вылезла на крышу.

Наконечник увесистой трости ткнулся ей в шею.

– Закрой хайло, - произнес Хромой.
– Дважды просить не стану. Поднимешь бучу, набегут сюда кадавры - сам тебя столкну на мостовую. Хочешь хлебнуть горя - твое дело, а меня не впутывай. Когда ты здесь объявился, я наслаждался тишиной и покоем. И если напакостишь мне сейчас, поплатишься головой.