— Раскаялся?

— Он молил о прощении…

— Мне известно, что это значит! — заорал Питерсон. — Раскаялся! Он изнасиловал мою сестру, когда она была ребенком. И этого не исправить словами и молитвами! — Марксмэн хотел что-то сказать, но Питерсона уже было не остановить. — Он умер своей смертью, по естественным причинам; перед судом он так и не предстал. А моя сестра… ей не посчастливилось умереть в мире и покое. Она покончила с собой…

— Питерсон, мы здесь, чтобы задать вопросы мистеру Марксмэну как свидетелю, — ровно произнесла Эрика. — Сядьте на место.

Перед встречей с Марксмэном она провела с ним беседу, просила сохранять хладнокровие. Тяжело дыша, Питерсон с ненавистью смотрел на Тревора Марксмэна. Тот, маленький и сгорбленный, утопал в кресле.

— Соболезную. — Его невозмутимость сводила с ума. Как и на фото Марксмэна, что видела Эрика, пересаженная кожа на его лице походила на маску, в глубине которой синели холодные глаза. Кожа над одним глазом сморщилась, и Эрика сообразила, что он вскинул отсутствующую бровь.

Питерсон вскочил на ноги, со стуком опрокинув стул и, прежде чем Эрика успела среагировать, схватил Марксмэна за грудки, подняв его с кресла. Тот, безвольно болтаясь в руках Питерсона, не выказывал страха.

— Как ее звали? — тихо спросил Марксмэн у самого лица Питерсона.

— Что?

— Вашу сестру? Как ее звали? — повторил Марксмэн с приводящим в бешенство спокойствием.

— Не смей спрашивать ее имя! — взревел Питерсон, с силой встряхнув Марксмэна. — НЕ. СМЕЙ. СПРАШИВАТЬ. КАК. ЕЕ. ЗОВУТ. ГРЕБАНЫЙ ИЗВРАЩЕНЕЦ!

— Питерсон! Джеймс. Отпустите его! СЕЙЧАС ЖЕ! — приказала Эрика, хватая его за руки. Но он продолжал трясти Марксмэна.

— Вы поймите, мы же такие не по своей воле, — прохрипел Марксмэн. От тряски его голова болталась взад-вперед.

Джоэл, внезапно появившись рядом с Эрикой, мускулистой рукой обхватил Питерсона за торс.

— Отпусти его. Или я шею тебе сверну, — негромко пригрозил он.

— Мы — офицеры полиции. Прошу всех успокоиться, — сказала Эрика, встав так, чтобы смотреть Питерсону в лицо.

— Вы совершили нападение, я вправе защищаться, — заявил Джоэл.

— Никто ничего не предпринимает. Питерсон, прекратите, а вы — уберите от него руки, — распорядилась Эрика. С минуту длилась немая сцена, потом Питерсон выпустил из рук Марксмэна, и тот рухнул в кресло. Джоэл отпустил Питерсона, но стоял рядом, раздувая ноздри.

— Отойди! — рявкнул Питерсон.

— Ну уж нет, приятель, — отказался Джоэл.

— Питерсон. Уйдите, прошу вас. Я вам позвоню… УХОДИТЕ! — повысила голос Эрика.

Питерсон обвел всех сердитым взглядом и вышел. Мгновением позже дверь за ним захлопнулась.

Страсти улеглись. Джоэл шагнул к Марксмэну, застегнул на нем рубашку, помог ему удобнее устроиться в кресле, после чего Марксмэн жестом отослал его прочь.

— Прошу прощения за случившееся, — извинилась Эрика. — Я пришла сюда, чтобы расспросить вас как свидетеля, и ожидала, что к вам будет соответствующее отношение.

— Вы очень любезны, — кивнул он.

— Нет. Я выполняю свою работу… Я просмотрела ваши показания и протоколы допросов от августа девяностого года. Вы утверждали, что следили за Джессикой пятого и шестого августа и вели за ней наблюдение возле ее дома утром седьмого числа.

— Да.

— Зачем?

Марксмэн прерывисто вздохнул.

— Я был влюблен в нее… Я вижу, вы кривитесь. Но вы должны понять: я не в состоянии контролировать свои чувства. Меня воротит от собственных желаний, но я не в силах их контролировать. Она была прелестной девочкой. Впервые я увидел ее у газетного киоска в Хейзе, вскоре после того, как освободился из заключения. Она была с матерью. Это случилось, должно быть, в начале весны девяностого. Джессика была в голубом платьице, такой же лентой были завязаны сзади ее волосы. От волос исходило сияние. Она держала за руку младшего брата, щекотала его и смеялась. Ее смех. Он звучал как музыка. Я услышал, как ее мать, расплачиваясь за газету, назвала их домашний адрес. Ну и стал… следить за ними.

— И какое впечатление производили на вас Коллинзы как семья?

— Они казались беззаботными. Хотя…

— Что?

— Пару раз я наблюдал за Джессикой в парке, где она гуляла с матерью и сестрой.

— С Лорой?

— Она такая темноволосая? — уточнил Марксмэн.

— Да, это была Лора.

— Джессика качалась на качелях, а мать с Лорой сидели на скамейке и все время ругались.

— Из-за чего?

— Не знаю. Издалека я не слышал.

— Где это было?

— Скамейка стояла на противоположной стороне парка.

— Там, где вы сфотографировали Джессику?

— И на видео заснял. Я выиграл видеокамеру на конкурсе, проводимом Кооперативом [79] … — Марксмэн улыбнулся своим воспоминаниям. Глаза его просияли, кожа вокруг них натянулась. — Ссора приняла ожесточенный характер. Марианна залепила Лоре пощечину. Я также видел, что Марианна и Джессику била по ногам, довольно часто. Но, полагаю, тогда время было другое. Теперь бы люди за головы схватились. А в ту пору любой родитель считал, что он вправе отшлепать своего ребенка. Ну а католики… те наказывать умеют.