При дворе султанов Баязета II и Селима I (1512-1520) пользовался влиянием лейб-медик Иосиф Гамон, прибывший в Константинополь из мавританской Гранады после взятия ее Фердинандом Католиком. Легенда рассказывает следующее о национальной стойкости этого врача. Желая видеть своего домашнего врача в стане правоверных, султан однажды велел ему явиться через три дня в чалме, эмблеме мусульманства. Иосиф Гамон явился в своем обычном головном уборе, но с кинжалом в руке, и сказал султану: «За верность иудейству я покинул родную Испанию и пришел в страну мудрого и справедливого султана, но если и султан требует от меня измены вере отцов, то пусть тут же казнит меня за ослушание». Султан отказался от своего каприза и еще больше стал ценить своего еврейского врача. С другой стороны, турецкая легенда гласит, будто Иосиф Гамон был причастен к преступлению Селима I, который заставил своего отца Баязета отречься от престола и подозревался в отравлении его при помощи еврейского лейб-медика. То был, вероятно, отголосок молвы, исходившей из кругов мусульманских сановников, раздраженных влиянием «неверного» на повелителя правоверных. Сын Иосифа Гамона, Моисей, высокообразованный врач и любитель еврейской литературы, позже играл политическую роль при преемнике Селима, Сулеймане Великолепном.

Находясь во вражде почти со всей христианской Европой и не доверяя лояльности туземного христианского населения, греков и славян, султаны считали евреев единственным политически благонадежным элементом среди иноверцев и давали им разные льготы и привилегии. Сефарды в особенности прониклись чувством привязанности к новой родине, давшей им возможность жить свободно внутри своих общин, а марранам среди них — открыто исповедовать свою религию. Один из португальских изгнанников, историк-поэт Самуил Уске (Usque) говорит о Турции в восторженных выражениях в своей книге «Утешение Израиля в скорбях» (на португальском языке): «Великая Турция, обширная как окружающие ее моря, открылась перед нами. Для тебя, сын моего народа, раскрылись врата свободы: ты можешь открыто исповедовать свою веру, можешь обновиться, сбросить с себя иго ложных учений и обычаев, наложенное на тебя насилием (христианских) народов, и вернуться к древней истине твоих предков».

Слухи о возникновении свободного еврейского центра в Турции привлекали туда все новые массы переселенцев. Кроме выходцев из Испании и Португалии туда эмигрировали ашкеназы, выселенные из различных городов Германии во время реформации и религиозных войн. Позже в Турцию направлялись и эмигранты, нашедшие временный приют в Италии и потом подвергшиеся преследованиям в папских владениях в годы «католической реакции». Первые поколения переселенцев делились на группы земляков (землячества), из коих каждая сохраняла язык и обычаи своей прежней родины. Сефарды продолжали говорить на испанско-еврейском («эспаньольском») языке; туземные греко-итальянские евреи, известные под именем «романиоты», говорили по-гречески или итальянски с примесью еврейских слов, а германские выходцы — на своем немецко-еврейском диалекте. В Константинополе, где в середине XVI века насчитывалось до 50 000 евреев, существовали 44 синагоги, по числу землячеств. Кроме трех больших групп: «романистов», сефардов и ашкеназов, существовали меньшие группы или «кагалы». Среди сефардов были кагалы арагонцев, кастильцев, португальцев, которые в свою очередь дробились на кружки барселонцов, кордовцев, толедцев, лиссабонцев. Романиоты делились на группы греческих, апулийских и сицилийских евреев. После столицы Оттоманской империи первое место занимала еврейская община в портовом городе Салоники, который своим торговым процветанием был обязан преимущественно притоку сефардских переселенцев. Здесь также община распадалась на земляческие группы. Разноязычие среди них было так велико, что «кагалы» казались различными племенными группами или «отдельными городами» (по выражению современного раввина).

К середине XVI века еврейский центр в Турции достиг полного своего расцвета. Посещавшие тогда Турцию иностранцы свидетельствуют о важной роли евреев в хозяйственной и культурной жизни страны. Французский путешественник Николаи, сопровождавший в 1551 году в Константинополь парижского посла, писал: «Бросается в глаза огромное число евреев в Турции и Греции, особенно в Константинополе. Их число непрерывно растет, благодаря товарной и денежной торговле, которую они ведут почти везде, ибо товары всякого рода прибыли сюда из всех стран по суше и по морю. Можно с полным основанием сказать, что ныне большая часть торговли и денежного оборота во всем Леванте находится в руках евреев. В Константинополе им принадлежат самые большие склады и магазины, наполненные товарами всех сортов. Среди евреев встречаются также искусные мастера по части ремесла и мануфактуры, преимущественно среди марранов, изгнанных (бежавших) недавно из Испании и Португалии. Эти люди, к великому вреду для христианских стран, научили турок разным изобретениям по части военного вооружения: изготовлять артиллерийские снаряды, аркебузы, порох, ядра и прочее. Те же евреи устраивают невиданные турками заведения для книгопечатания: они печатают книги латинские, греческие, итальянские, испанские и еврейские, только по-турецки и арабски им печатать не дозволяется. К тому еще евреи весьма сведущи в языках, и ими пользуются в качестве переводчиков». Около того же времени испанский путешественник (Гонсальво де Илескас) писал: «Евреи принесли из Испании в Турцию наш язык, они до сих пор сохранили испанскую речь и пользуются ею совершенно правильно. Известно, что в Салониках, Константинополе, Александрии, Каире, Венеции и других городах они при купле-продаже и всяких иных делах употребляют только испанский язык. Я знавал в Венеции салоникских евреев, совершенно молодых, которые говорили по-кастильски так же хорошо, как и я».

О хозяйственной роли евреев рассказывает еще третий путешественник, француз Пьер Белон, в своей книге о народностях Леванта, напечатанной в 1555 году в Париже. В рудниках недалеко от Салоник этот путешественник встретил, наряду с греками и славянами, испанских евреев, говоривших на языке своей прежней родины, а также «Алманов», выходцев из Венгрии. Во всей Турции, по его словам, евреи являются главными двигателями торговли; они стоят в самом центре торгового оборота, берут в откуп пошлины от товаров в разных гаванях, и правительство их ценит как полезных для казны финансовых агентов. Еврейские купцы, едущие из Турции по делам в Италию, носят там белый тюрбан, для того чтобы их считали турками и не притесняли. Путешественник встречал в Турции и еврейских врачей.

Пользуясь широкой внутренней автономией, турецкие евреи не могли, однако, установить единообразие в самоуправлении своих общин, вследствие разнородности их состава. Каждый синагогальный приход или «кагал» имел свой устав, свои обычаи и традиции. Кастильский «кагал» управлялся по уставу, выработанному в 1432 г. на раввинском съезде в Вальядолиде (том 2, § 51). Другие кагалы следовали своим старым регламентам. Различия в чине литургии дробили людей между отдельными синагогами. В объединенных синагогах нередко происходили столкновения, приводившие к расколу. Много шуму наделали раздоры в общине албанского города Авлона (Валона), длившиеся несколько лет (1513-1519). В этом портовом городе борьба шла по двум линиям: между романиотами и сефардами и между различными землячествами в самой сефардской группе. Кастильцы не могли ужиться в одной синагоге с португезами, и напрасны были все усилия местного раввина Давида Мессер-Леона (сына мантуанского раввина Иегуды Мессер-Леона; см. том II, § 61) примирить спорящих. Вожди обеих групп предавали друг друга херему, и порядок в общине расстроился. С другой стороны, сефарды спорили с романиотами и ашкеназами из-за порядка назначения раввинов: сефарды не признавали за духовенством в диаспоре права «семихи», ординации раввинских кандидатов, введенной у ашкеназов (том II, § 48). Эти внутренние раздоры в общинах утихали только по мере того, как сокращалась массовая иммиграция в Турцию и сглаживались резкие различия между отдельными землячествами. Постепенно разные кагалы объединялись для поддержания общих культурных и благотворительных учреждений. В Салоникском «Обществе изучения Торы» («Chevrat talmud-tora»), заведовавшем народными училищами, участвовали раввины различных кагалов и ректоры иешив, которые заботились о правильном распределений учащих и учащихся по школам. Кагалы объединялись главным образом для раскладки общинных податей между различными синагогальными приходами. Главным источником дохода на содержание общественных учреждений, раввинов и прочего духовного персонала был налог на мясо, «габелла». Его легко было взимать, так как убой скота по религиозному ритуалу и продажа кошерного мяса находились под наблюдением раввинов, но для бедного населения этот косвенный налог на предмет первой необходимости был весьма тягостен. Общины должны были еще заботиться о правильном поступлении государственных налогов, постоянных и чрезвычайных, а число таких податей и поборов все возрастало в Турции, вечно воевавшей с различными государствами и требовавшей величайшего напряжения податных сил населения. Посредником между общинами и правительством в таких делах был особый ходатай (по-турецки Kahya), живший в Константинополе и имевший частые сношения с султанским двором. При Селиме I этот пост занимал некий Шалтиель.

Пост верховного раввина в Константинополе, после смерти Моисея Капсали (т. II, § 66), занимал «романиот» с большим научным авторитетом — Илия Мизрахи (ок. 1495-1525), талмудист, математик и астроном, получивший свое образование в Италии. Во время его управления наплыв эмигрантов в Турцию был особенно силен, и Мизрахи немало поработал для устройства пришельцев. В большей степени, чем его предшественник, Мизрахи был духовным наставником общин. Он лично руководил научными занятиями в константинопольской талмудической иешиве. Из его сочинений наибольшую славу приобрел суперкомментарий к библейскому комментарию Раши, но он писал также книги по математике и астрономии («Mlechet ha’mispar», «Zurat ha’arez»). Будучи строгим охранителем раввинизма, Мизрахи тем не менее толерантно относился к караимам, которых было много в Константинополе, и не видел ничего предосудительного в сближении их с раббанитами. Он отменил провозглашенный слишком рьяными раввинами «херем» против образованных сефардов, обучавших караимов богословию и светским наукам или допускавших совместное обучение караимских и раббанитских детей в школах. Мизрахи объяснял свою терпимость тем, что совместное обучение полезно для учащихся еврейских юношей, так как усиливает в них соревнование. Такие либералы, как Мизрахи, составляли, однако, исключение, и большинство раввинов отличалось крайним ригоризмом. Многие не могли еще оправиться от душевного потрясения после изгнания из стран инквизиции и стремились к усилению дисциплины закона или проникались аскетическими и мистико-мессианскими идеями. О раввине-аскете Иосифе Тайтацаке (ум. ок. 1540 г.) в Салониках рассказывали, что он сорок лет спал на коротком сундуке, свешивая ноги, чтобы не наслаждаться сном. Он занимался каббалою и преподавал эту тайную науку посвященным; одним из его учеников был палестинский мистик и поэт Соломон Алкабец (см. дальше, § 7).

Влечение к мистическому усилило интерес к талмудической Агаде. Большую популярность приобрел составленный тогда сефардским раввином в Салониках Яковом бен-Хавив сборник рассеянных в Талмуде агадических отрывков, под заглавием «Эн-Яков». Эта книга в короткое время распространилась в нескольких печатных изданиях (первое издание появилось в Салониках в 1515-1516 гг., а следующие — в Венеции в 1546, 1547 и 1566 гг.) «Эн-Яков» сделался впоследствии любимой народной книгой, несмотря на то что автор не сумел расположить извлеченный им из Талмуда легендарный и нравоучительный материал в систематическом порядке.