В середине XVI века был момент, когда эти слабые отголоски гуманизма могли воскресить старую борьбу между ортодоксами и свободомыслящими. Это было в годы общего исторического перелома, когда гуманизм уступал место католической реакции. О тогдашнем идейном брожении свидетельствует следующий смутный эпизод, сохранившийся в одном полемическом фрагменте, недавно найденном в рукописи.

В Познани против свободомыслия боролись проповедник р. Арон из Праги и его зять Иосиф, приверженец каббалы. В предпасхальную субботу 1559 года рабби Арон произнес в синагоге проповедь, в которой доказывал, что еврей не должен читать никаких книг, кроме талмудических; всякие «посторонние книги» по философии и светским наукам приравниваются к книгам языческим; не следует также слишком много углубляться в изучение Библии вне ее талмудических толкований. Проповедник указал на недавнее событие в Италии, как на грозное предостережение свыше: в 1551 году в Венеции был напечатан «Путеводитель блуждающих» Маймонида, а через два года вышел папский декрет о сожжении книг Талмуда по всей Италии. За грех опубликования вредной философской книги пострадали книги священные. Это заявление с амвона синагоги возмутило почитателей Маймонида в Познани и вызвало памфлет одного из них против обскурантов. Автором памфлета был молодой ученик Моисея Иссерлиса, Авраам Горовиц, сочинивший тогда комментарий к трактату Маймонида об этике («Хесед Абрагам»). Проникнутый идеями рационализма, юноша страстно обличал сторонников слепой традиции, причем не скупился на самые обидные эпитеты для двух познанских обскурантов, называя проповедника «ослом», а его зятя «быком».

Он высказывал революционные мысли: «Мнение осла, что дозволено знать только Талмуд, противоречит сказанному в Торе: «Храните заповеди и соблюдайте их, ибо в них ваша мудрость и разумность перед народами». Разве народы считают нас мудрыми потому, что мы знаем Талмуд? Ведь они смеются над всеми мнениями, толкованиями и методами Талмуда. Для того чтобы народы могли понять эти мнения, нам самим нужно знать гораздо больше и доводами разума уметь доказать их правильность. Опыт показывает, что только знатоки Библии и наук (светских) побеждали еретиков в спорах». По мнению Горовица, унижают авторитет Талмуда те, которые принимают на веру даже странные изречения Агады, как, например: «Бог надевает тефилин». По поводу сожжения книг Талмуда в Италии вслед за напечатанием «Путеводителя» Маймонида автор напоминает о другом совпадении такого же рода: в середине XIII века во Франции католическими властями были сожжены книги Талмуда после того, как по доносу еврейских обскурантов был сожжен Маймонидов «Путеводитель», так что пепел Талмуда смешался с пеплом «Море Невухим» (см. том II, § 14). Если и тут видеть перст Божий, то он указывает обратное: что фанатики Тадмуда были наказаны за то, что они преследовали философию Маймонида. Ведь никто не поднял иудаизм на такую высоту, как этот универсальный мыслитель, доказавший полную совместимость иудейской веры с разумом. Полемист уличает своих противников в грубом суеверии: р. Арон в одной из своих проповедей возвестил, что недавно умер царь всех чертей Ашмедай (Асмодей), а потому колдуны растерялись и лишились чародейной силы; зять же его углубляется в дебри каббалы, говорит о десяти «сефирах» так же, как христиане о Троице, и уверяет, что получает откровения от пророка Илии.

К чему привел спор в Познани, неизвестно. Полемический трактат Авраама Горовица, по-видимому, ходил по рукам в списках, но вследствие своей резкости не мог быть напечатан, а впоследствии и сам автор отступил от своего рационализма. В названном выше юношеском его сочинении, комментарии к этическому трактату Маймонида, он еще доказывал, что смысл религии заключается в разумном познании Бога, а не в слепой вере, воспринятой по преданию; так он толковал стих пророка: «разуметь и познать Меня» (Иеремия 9, 23). А в 1577 г. это сочинение, долго лежавшее в рукописи, было напечатано в Люблине, но уже в сопровождении трактата о покаянии («Берит Абрагам»), где настроение автора выразилось в следующей фразе: «Сознавая, что каждый земнородный должен будет дать отчет Создателю, я спросил себя: что сделаю я и что отвечу, когда подымется и станет допрашивать меня Бог? И внутренний голос ответил: сын человеческий, отчего ты дремлешь? Встань и войди в дом Божий». Прежний рационалист, искавший «разумных доказательств» бытия Бога, смирился, с покаянием пришел в синагогу и указал другим путь туда: гордый ум должен смириться, ибо Бог постигается только сердцем. Под конец своей жизни Горовиц исправил свой «грех юности». В предисловии ко второму изданию своего комментария к Маймониду (Краков, 1602) он публично исповедался в этом грехе: «В юные годы я писал тут многое, соответствующее не истине, а моему воображению; ныне же, на старости лет, я все это отверг и выбросил». Автор внес много поправок в текст своей книги и просил читателей руководствоваться только новым текстом. С другой стороны, глубокая религиозность предохранила Горовица от умственной болезни того времени, увлечения раввинской казуистикой. По части ритуала он написал только одну книгу: популярные объяснения к молитвенным бенедикциям («Эмек бераха», Краков, 1597). Он также оставил горячо написанное нравоучительное завещание своим детям («Иеш-Нохалин», 1615). Свой грех молодости Авраам Горовиц искупил еще одним путем: он дал еврейству одного из самых убежденных мистиков и врагов свободомыслия — своего сына р. Иешаю, автора знаменитого «Шело» (см. выше, § 40). Религиозная философия не прививалась в Польше. Она была только предметом досужих упражнений для некоторых раввинов (как, напр., для Иссерлиса, см. выше, § 48).

Система Маймонида пугала своим последовательным рационализмом, и теологи предпочитали пользоваться произведениями консервативных философов, вроде книги о догматах «Иккарим» Иосифа Альбо (см. том II, § 54). Эту книгу комментировали Яков Копельман из Бреста-Куявского («Огель Яков», Краков, 1599) и Гедалия Лифшиц из Люблина («Эц-шатул», 1618). Первый, любитель математики, уснастил свой комментарий геометрическими и астрономическими доказательствами, находя, что таким способом можно научно обосновать бытие Бога и законы природы. Второй больше склонялся к метафизике и морали. Насколько, однако, этот комментатор был далек от понимания истинного смысла подлинника, доказывают его замечания ко вступительным тезисам книги. Там, где Альбо говорит, что «счастье человека зависит от совершенства его миросозерцания и поведения», Лифшиц замечает: «Под счастьем человеческим подразумевается загробная жизнь, ибо цель человека в сем мире заключается только в достижении вечного блаженства после смерти». Таким образом польские раввины перекраивали и философию на свой лад и тем «обезвреживали» ее. Свободное исследование было невозможно и небезопасно в этой среде, где самодержавно царила традиция. На помощь религиозно-обрядовой традиции пришла давнишняя соперница философии, мистическая каббала.

Каббала, эта контрфилософия ортодоксов, стала распространяться в Польше еще до того, как в Палестине расцвела новая ее ветвь, практическая каббала Ари. Появление печатного «Зогара» в Италии привлекло всеобщее внимание к этой загадочной, обольстительной книге, которой тем больше увлекались, чем меньше понимали ее содержание. Даже Моисей Иссерлис, который заплатил скудную дань рационализму Маймонида, высоко ценил «Зогар», хотя не считался с его мнениями в религиозной практике. Но Иссерлис полагал, что каббалой должны заниматься только избранные. «В настоящее время, — писал он, — когда напечатаны «Зогар», книги Реканати и «Врата света» (см. дальше), каждый понимает их содержание по-своему, но часто неправильно. Не только образованные, но и темные люди, не умеющие объяснить как следует главу из Библии или комментария Раши, хватаются за каббалу и, едва заглянув в ее книги, хвастают этим и проповедуют ее учение публично». Опасна для народной массы, по его мнению, двусмысленная теория «сефир», которые многими понимаются не как простые свойства Бога, а как отдельные божественные силы, действующие в мире. Ближе стоял к каббале преемник Иссерлиса, Мордехай Яффа, который писал комментарий к книге итальянского мистика Реканати в духе настоящих каббалистов; он ничего не имел против того, чтобы в молитвах обращались к сефирам для воздействия на высшие миры. Учителем Яффы по части «тайной науки» был Мататия Делакрут из Кракова, изучивший каббалу в Италии. В 1600 г. была издана в Кракове с комментариями Делакруа книга испанского каббалиста XIII века, Иосифа Джикатилли, «Врата света» («Шааре-ора»). Эта книга послужила мостом для перехода от старой умозрительной каббалы к новой системе практической каббалы Ари и Виталя, которая тогда с поразительной быстротой распространялась повсюду.

Другой краковский ученый, проповедник Натан Шпиро (умер в 1633 г.), был первым в Польше специалистом по части практической каббалы. О нем сложились легенды как о святом муже, и даже на его надгробном памятнике были начертаны слова: «Тот, про которого говорили, что Илья-пророк беседовал с ним непосредственно». Рассказывали, что Натан удостоился таких откровений после долгих аскетических упражнений: он вставал по ночам и пел скорбные молитвы о разрушенном храме и рассеянном народе. Принцип искупления грехов лежит в основе его учения, развитого в книге «Раскрыватель глубин» («Мегале амукот», Краков, 1637). После грехопадения Адама и Евы в мире образовалась смесь добра и зла, из коих первое воплощено в Авеле, а второе — в Каине, и цель человеческой жизни состоит в том, чтобы подвигами веры и усовершенствованием души извлечь искры добра из мрака зла. Израиль рассеян Богом по миру, чтобы очистить душу в горниле страданий. Этому процессу содействует «гилгул» или переселение души из одного тела в другое до тех пор, пока она не очистится от грехов. Когда таким путем будет достигнуто очищение всех душ, явится мессия и утвердится «мир совершенства» («олам га’тиккун»). Эти мистические идеи развиты в книгах Шпиро в такой туманной форме, что усвоение их было доступно только посвященным. Влияние раввинской схоластики сказалось в том, что «Раскрыватель глубин» является более головоломной, чем глубокомысленной книгой. Основная ее часть содержит 252 способа толкования молитвы Моисея о вступлении в Обетованную Землю (Второзаконие, 3, 23). Из этой длинной цепи каббалистических словосочетаний и темных намеков выводятся такие, например, непостижимые положения, что Моисей молил Бога о пришествии двух мессий, из рода Иосифа и Давида, что он хотел устранить нечистую силу и наперед искупить грехи, которые будут когда-либо совершены израильским народом. Натан Шпиро применил к каббале метод раввинского «пилпула» и создал какую-то диалектическую мистику, которая имела столь же отдаленное отношение к теологии, как талмудические умствования — к научному мышлению.

Заслуга популяризации практической каббалы и в особенности системы аскетической морали принадлежит творцам «Двух скрижалей завета» («Шело»), Иешаии и Шефтелю Горовицам, занимавшим раввинские посты и в Германии, и в Польше (§ 40). Написанная Горовицем-отцом во время его пребывания в Палестине, эта «священная» книга была дополнена его сыном, пережившим в качестве познанского раввина страшную катастрофу 1648-го и следующих годов; она была издана в 1653 году, так что влияние ее обнаружилось лишь в следующую эпоху.

Ни в схоластике талмудистов, ни в мистике каббалистов не было настоящей теологии, в смысле выяснения основных догматов иудаизма. Догматическое богословие приютилось в скромном уголке тогдашней литературы: в апологетике, в антихристианских полемических книгах, написанных в последние десятилетия XVI века. Из христианских рационалистических сект, созданных реформацией в Польше в XVI веке (§ 42), наиболее приближалась к догматике иудаизма секта антитринитариев или унитариев (также «ариане» и «социниане»), отрицавших догмат Троицы и божественную природу Христа. В числе вождей антитринитариев были виленский богослов Симон Будный и люблинский Мартин Чехович. Так как католическое духовенство презрительно называло таких вольнодумцев «иудействующими» или полуевреями, то те старались всеми способами доказать, что их учение ничего общего с иудаизмом не имеет. Для этой цели они вели устные диспуты с раввинами и обличали в своих произведениях «лжеучение иудейское». Мартин Чехович усердно диспутировал в Люблине и других городах «с настоящими и мнимыми евреями». Выводы из этих диспутов он изложил в некоторых главах своих книг «Христианские диалоги» (1575) и «Катехизис» (1580). Один из его еврейских оппонентов, Яков (или Нахман) из Белжица, счел нужным печатно возразить ему в книжке на польском языке («Odpis па dyalogi Czechowicza, 1581). Яков защищает простую догматику иудаизма, заповеди субботы и обрезания, а также основы Талмуда. Он предупреждает в предисловии, что, защищая свое, он не намерен нападать на христианское учение. «Когда, — пишет Яков Белжицкий, — христианин твердит, что еврей осужден на вечное проклятие, он хочет отнять у нас последнюю надежду: ведь на этом свете нет у нас ни власти, ни роскоши и наслаждений; мы всегда живем в страхе, подвергаемся ужасным преследованиям, нас жестоко обирают теперь, как в былые времена». Затем автор, ссылаясь на свой опыт, указывает на трудность диспута с христианами: «Часто бывает, что христианин задает мне вопрос из Писания, а я ему отвечаю тоже из Писания и доказываю это как следует; он же вдруг (не имея, что возразить) вырывает другое место (из Библии) и спрашивает: а как ты это понимаешь? Так что первый вопрос остается неоконченным. Поэтому и еврей врывается в речь христианина в середине, опасаясь, чтобы тот не ускользнул как заяц, не дав довести речь до конца». Чехович печатно ответил на книжку Якова Белжицкого в том же году; он защищал идею своих «Диалогов», обличал заблуждения Талмуда и насмехался над некоторыми обрядами, вроде «тефилин», «мезузы» и «цицит».