По мере того как расширялась деятельность центральных органов самоуправления, Ваадов Польши и Литвы, усиливалась и теоретическая деятельность раввинов, легистов польской Иудеи. Новые своды законов или комментарии к прежним и «респонсы» или решения актуальных вопросов права — таково содержание тогдашней раввинской литературы. К разряду кодификаторов принадлежал р. Мордехай Яффа (ок. 1540-1612). Уроженец чешской Праги, он пережил там тревоги 1561 года, когда по декрету императора Фердинанда I началось выселение евреев из Богемии. Молодой Яффа отправился в Италию, где закончил свое образование под руководством тамошних просвещенных раввинов. Из Италии он переехал в Польшу и с 1572 года занимал пост раввина последовательно в крупных областных общинах Гродны, Люблина, Кременца и Познани (лишь временно, между 1592 и 1599 гг., он замещал знаменитого раввина Лейве бен-Бецалеля в Праге). В качестве раввина в метрополиях Литвы, Волыни, Малой и Великой Польши, в эпоху образования союза этих кагальных областей, Мордехай Яффа был одним из главных организаторов союза и его центрального Ваада. Он, как полагают, председательствовал в судебном трибунале при Вааде. Еще незадолго до смерти он подписал «отяжелевшей рукой» послание по одному бракоразводному делу, отправленное из Познани в Люблин к заседавшей там коллегии раввинов. Кипучая общественная деятельность не мешала Яффе заниматься литературной работой. Преемник Моисея Иссерлиса по части законоведения, Яффа не считал, однако, даже его дополненный «Шулхан-арух» последним словом кодификации, находя, что там законодательные выводы изложены догматически, без достаточной мотивировки. Поэтому он предпринял составление нового, более пространного свода законов, под именем «Левушим» («Облачения»). Расположенный по общепринятому плану четырех отделов «Турим», свод этот занимал среднее место между полным компендием Иосифа Каро «Бет-Иосиф» и его ежатым экстрактом в «Шулхан-арухе». Опубликованные в 1590-х годах тома «Левушим» вызвали среди раввинов опасения, что новый кодекс поколеблет авторитет «Шулхан-аруха» Каро-Иссерлиса, но эти опасения не сбылись. Кроме пяти томов своего кодекса, Яффа опубликовал (под тем же заглавием «Левушим») еще четыре тома исследований о библейском комментарии Раши, о «Путеводителе» Маймонида, о календаристике и о каббалистическом толковании Торы. Здесь выступает смесь разнородных воззрений, типичных для «многосторонних» умов того века: немножко философии, но в строгом подчинении у религии и обряда; немножко мистики, без крайностей практической каббалы; допущение светских наук, но лишь для тех, которые раньше наполнили свой ум раввинской наукой и гарантированы от заразы вредными идеями. В общем же воззрения Мардохая Яффы, как и его образованных товарищей, проникнуты глубоким консерватизмом, не допускающим ни малейшей критики основ раввинизма.

К кодификаторам той эпохи может быть причислен и ректор иешивы во Львове Иошуа-Фалк Коген (умер в 1616 г.). Ученик Иссерлиса и Лурии, он жил в эпоху, когда кодекс «Шулхан-арух» был уже введен в раввинскую практику и стал предметом интерпретации. Иошуа Фалк написал комментарий к отделу гражданских законов этого кодекса, «Хошен Мишпат», где с огромной эрудицией выяснил источники каждого закона в предшествующей раввинской литературе. Этот комментарий, названный «Сефер Меират-энаим» или сокращенно «Сема», стал так популярен среди ученых, что его автора называли впоследствии «сочинителем Сема» и многие не знали его собственного имени. Менее известны его комментарии к кодексу «Турим» («Дериша у’периша»). След общественной деятельности Иошуи-Фалка сохранился в его небольшом трактате о ростовщичестве («Контрос ал риббит» или «Контрос гатаканот»), где обоснованы постановления Ваада 1607 года о дозволении взимать проценты по ссудам под видом дележа прибыли (см. выше, § 47). Иошуа-Фалк был автором этого законопроекта и в своих объяснениях к нему обнаружил отрицательное отношение к ростовщичеству.

Образец раввинской схоластики мы видим в респонсах р. Мейра Люблинского, известного под сокращенным именем Магарам (Maharam, умер в 1616 г.). Он был раввином и ректором иешив в Кракове, Львове и Люблине, писал новеллы к труднейшим галахам Талмуда и рассылал ответы на многочисленные запросы раввинов, судей и частных лиц. В сборнике, состоящем из 140 таких «респонсов» («Шеелот у’тешубот Магарам»), имеются следующие отделы: о денежных обязательствах и торговых сделках, о праве наследования сирот и вдов, о браках, разводах и безвестной отлучке мужей, о женских очищениях («нидда», «миква»), о законах убоя скота, о «кошере» и «трефе» в пище, о чине богослужения в синагогах, об епитимиях для кающихся грешников, о трауре, о спорах между кагалами, о доносчиках и другие. По всем этим вопросам и казусам Люблинский раввин давал ответы, основанные на обширной эрудиции и тонкой диалектике. Придавая значение только анализу первоисточников, Магарам пренебрежительно отзывался о тех, которые основывают свои решения на готовых кодексах вроде «Шулханарух», где выводы изложены догматически. Диалектически разбор всякого трудного вопроса является для него самодовлеющей целью, и он одинаково серьезно разбирает, например, спор о наследстве или разводе супругов и казус такого рода: можно ли считать нарушительницей супружеской верности жену, имевшую сношения с дьяволом, который явился к ней сначала в образе ее мужа, а потом под видом польского пана? После тончайших рассуждений о том, можно ли подвести этот случай под закон о прелюбодеянии или о скотоложстве и должен ли муж развестись с такой женой, вопрос разрешается благополучно: жена считается оскверненной лишь при сношениях с чужим мужчиной, но не с духом, принявшим человеческий образ. До таких курьезов спустилась раввинская схоластика.

Современник Магарама, раввин Познани и Острога Самуил-Элиезер Эдельс или сокращенно Магаршо (ум. в 1631 г.) также увлекался школьной диалектикой, но делал различие между серьезным «пилпулом» и пустым «хилуком». Этим умеренным, но все же головоломным пилпулом наполнены его «Новеллы к галахам («Хидуше галахот»). Магаршо ставит себе здесь педагогическую цель: упражнение ума и памяти учащихся посредством сопоставления текстов и остроумных аналогий, и поэтому его комментарии сделались пособием при изучении Талмуда в хедерах и иешивах. Его комментарий к талмудической Агаде («Хидуше-агадот») не содержит ни зерна критики: самые странные сказки кажутся ему достоверными, и только кое-где он пытается объяснить их естественным путем, не допуская наличия поэтического вымысла даже в легендарной части Талмуда. У Магаршо уже заметна сильная склонность к каббале: он признает теорию переселения грешных душ в людей и в животных; однако осуждает распространение «тайной науки» каббалы среди юношей и людей умственно незрелых.

В XVII веке от комментирования Талмуда все более переходили к комментированию готовых кодексов, что более отвечало реальным требованиям жизни. По стопам упомянутого выше автора «Сема» пошел брестский и краковский раввин Иоэль Сиркес (ум. в 1640 г.). Он написал пространный комментарий к кодексу «Турим» под именем «Бет хадаш» («Новый дом») и скоро сам стал известен под именем этого труда (сокращенно Бах). Большой исторический интерес представляет его сборник респонсов («Тешубот га’Бах»), так как Сиркес в своих раввинских посланиях откликался на все обращенные к нему вопросы общественной жизни. В одном из этих посланий автор решительно осудил философию и признал каббалу «истинной наукой». Из Амстердама трое раввинов сообщили Сиркесу, что некий врач из членов общинного совета «осмеивает слова наших учителей в Агаде», а также истинную мудрость каббалы и утверждает, что следует уважать только философию, к которой старается привлечь как можно больше людей; вдобавок он допустил на должность «шохата» человека, несведущего в законах убоя скота, и таким образом кормил народ «трефным» мясом. На запрос амстердамских раввинов Сиркес ответил им из Бреета, что вольнодумный врач заслуживает полного отлучения от синагоги: «Ведь он увлекся философией, той «блудницей», от которой предостерегал царь Соломон, и тянет других за собой, нарушая запрет: «Перед слепым не ставь преткновения». Тем строже должно быть отлучение, что этот человек отвергает мудрость каббалы и предания наших древних учителей». Брестский раввин советовал, однако, своим амстердамским коллегам предварительно выслушать объяснения виновного врача в суде и наложить херем лишь после полного выяснения вины.

В середине XVII века комментаторы «Шулхан-аруха» особенно усердно разрабатывали ритуальные части этого кодекса: отделы «Орах-хаим» и «Иоре-деа», содержащие регламент богослужения, законов о субботе и праздниках, о пище, убое скота, половой гигиене и т.п. В 1646 г. появились два подробных комментария: один был составлен львовским и острожским раввином Давидом Галеви, под заглавием «Туре-загав», а другой («Сифте-коген») — виленским ученым Саббатаем Когеном. Эти два комментария, известные под их инициальными названиями Таз и Шах, стали с тех пор печататься вместе с текстом «Шулхан-аруха» и давали обильную пищу раввинской схоластике.

Оживлению литературного производства немало способствовал быстрый рост еврейского книгопечатания в Польше. Первая еврейская книга (Пятикнижие) была напечатана в Кракове в 1530 г. Во второй половине XVI века действовали уже две большие типографии — в Кракове и Люблине, печатавшие множество старых и новых книг талмудической, раввинской и популярной дидактической литературы. В 1566 г. король Сигизмунд-Август предоставил краковскому еврею Бенедикту Левиту монопольное право на привоз еврейских книг в Польшу из других стран, а в 1578 г. Стефан Баторий дал некоему Кальману привилегию на печатание еврейских книг в Люблине, ввиду затруднительности привоза их из-за границы. Одной из причин усиления книгопечатания в Польше была папская цензура, установленная для еврейских книг в Италии: типографии Кракова и Люблина успешно конкурировали с типографиями Венеции и Праги, и книжный рынок в Польше питал духовной пищей и Западную Европу.

Раввинская юриспруденция, поглощавшая лучшие умственные силы польского еврейства, оставляла очень мало места для других отраслей знания и литературного творчества. Очень редко попадались писатели с более глубокими духовными наклонностями, с интересом к вопросам истинной теологии, философии, этики и естествознания. В первой половине XVI века, до утверждения раввинистического абсолютизма, попадаются еще изредка люди образованные, медики и поклонники философии. Иногда молодые польские евреи отправлялись в Италию для изучения медицины в Падуанском университете, тогдашнем рассаднике еврейских медиков в Европе. Идеи итальянского гуманизма и германской реформации, которыми тогда увлекалось образованное польское общество, имели своеобразное отражение в польском еврействе. В некоторых кружках молодежи проявилось влечение к гуманизму, к расширению умственного кругозора, к возрождению маймонидовского рационализма. В своем послании к Моисею Иссерлису строгий талмудист Соломон Лурия говорит с возмущением об увлечении иешиботников, будущих раввинов, идеями Аристотеля: «Я сам видел, что в молитвенниках бахуров была написана молитва Аристотеля» (вероятно, тезисы из «Путеводителя» Маймонида).