— Некогда думать, — отмахнулся я.

Я знал, что не идеален, и что тёмных грешков за мной водится с избытком, поэтому обратиться идолам явно будет куда. Но знал я и то, что чем больше начну об этом раздумывать, тем сложнее будет потом на что-то решиться. Иногда нужно просто брать и делать, а не сопли на кулак мотать.

Вот я и сделал. Подошел к тому, который стоял ко мне ближе всех, им оказался синеокий истукан со свирепой рожей.

Я твердо глянул ему в холодные глаза и…ощутил легкое покалывание во всем теле. Все мои способности двигаться сковала какая-то сила. Веки отяжелели, и я моргнул. После чего почувствовал, что попал в сон, где не мог полноценно действовать, зато являлся участником межличностных отношений, с теми, кто мне стал очень близок в этом мире, с теми, кого мне предстояло спасти.

Дунул ветер, сметая реальность. Локация поменялась. Истукан исчез, тьма и холм растаяли в туманной дымке. В следующую секунду я уже оказался возле дверей темницы. Тьму тускло освещал факел. Помимо своей воли ч поднял руку и толкнул дверь. Она со скрипом подалась.

За дверью, скрестив руки на груди, стоял Фил. Он выглядел абсолютно таким же, каким был до того, как принял молоко медведицы. Рыжий парнишка, вот только от прежнего добродушия и открытости не осталось и следа, лицо его было каким-то чужим, злым, надменным.

— Ну, спасибо тебе, сокол, — с нескрываемым сарказмом, не разжимая тонких губ, процедил мне Фил. — Как будто выручил, но вот только как же моя сестра? Ты обещал спасти Киру! Ты обещал! Лучше бы ты помог ей, а я бы как-нибудь без твоей заботы обошелся!

Его слова припечатали меня, как могильной плитой. Даже дышать стало как-то тяжко.

Я хотел было заверить Фила, что всё в порядке, что я помогу и Кире, только всему своё время.

Но вдруг внутри меня раздался голос…

Это был как будто мой собственный голос, он вкрадчиво стал нашептывать мне вполне здравые вещи, которые прежде мою голову не посещали.

Что же мне с того, что я спас Фила? Бегаю, как блаженный идиот по этому миру, спасаю всех, а даже сраное спасибо не всегда скажут, ещё и в обратку зачастую летят упрёки, да недовольство. Не успеешь одного спасти, в беде уже другой оказался, а я непременно назначаюсь крайним.

Я стал возражать себе, мол, не за спасибо же я близким помогаю. Да и все те, кому я помог, зачастую были мне благодарны. Я сразу вспомнил семью трактирщика, их горячую признательность за спасенную мной дочку, и за их собственное спасение тоже.

Но тут же у меня перед глазами появилась другая картина. Воспоминания о том, как Аделаида после своего спасения стала вести торги со мной и заставила объявить помолвку с Лейлой.

— Люди алчны, — шепнул мне голос. — А я ведь тогда чуть коньки не отбросил, спасая эту жабу.

Картинка с Аделаидой потухла и перед глазами появилась разъяренная Стелла, бросившаяся на меня с кулакам, после того как я спас её, рискуя жизнью и пожертвовав Кирой. Стелла тогда, с перекошенным лицом кричала на меня, что это я во всем виноват, что все её беды в её жизни из-за меня.

Обида ещё сильнее сдавила грудь. Меня словно придавило к земле каким-то булыжником.

Из тьмы появилась Кира, повернулась ко мне.

— Это ты во всем виноват, из-за тебя я делю постель с вороном. Посмотри на меня, Эрик.

Я послушно посмотрел, вся её спина была покрыта шрамами, оставленными на её нежной коже плетью.

— Это твоя вина!

Я отвернулся и вновь увидел свирепый взгляд Стеллы, презрительный — Фила, полный упрека — Киры.

Во мне поднялась волна яростного протеста. С чего я им должен-то? Почему они считают, что могут предъявлять мне за свои шкуры.

Для чего, я это делаю?! Я мог бы жить спокойно в родовом замке, жить припеваючи, в соответствии со своим положением. Я мог бы наслаждаться всеми привилегиями герцога. Любая женщина, и Стелла первая, могла бы по щелчку пальца оказаться в моей постели. Я мог бы скопить уже не хилое богатство, стать независимым от отца. Прокачать силу, меня бы боялись и уважали.

А в итоге, что я имею? Невинность Стеллы взял какой-то конченный мерзавец, мне в невесты досталась стервозная сука, которую я не выбирал. А почему я вынужден жениться на суке и не быть с той, которая мне нравится? Опять же, потому что добренький, хотел помочь другу семью обрести и оруженосцем стать.

Зачем я беру на себя лишнюю ответственность, лишние проблемы? Они же давят меня. Я прямо физически ощутил, что давят. Даже более того, они вот-вот грозили раздавить меня в лепешку.

И тогда я вспомнил птенца сокола. Зачем я его тогда спас? Мне с этого ничего кроме проблем не грозило. Но я спас, спас жизнь маленького птенца, чтобы он смог потом расправить крылья. За что и был вознагражден великим даром от богини жизни. Она выбрала меня из тысяч людей и одарила своим поцелуем, потому что знала — я всегда приду на помощь, не ища, при этом, выгоды для себя.