– Вы-то не смутитесь. А мне здесь... одиноко.

Понять подростка было несложно. У Жана было двое старших братьев и сестра, все дети держались вместе, постоянно возились, почти каждую ночь спали в одной постели. Об одиночестве и мечтать не приходилось - не было такого повода, да и слова такого не было. Оказавшись в монастыре, он словно ухнулся с разбегу в прорубь: обжигающий холод обращения, границы уставов, стены, двери... и пусть даже почти всегда холодная пустая тишина была желанной - после часов тяжелых занятий, после работ по хозяйству, - все же Жану тогда недоставало человека, которому вот так, запросто, можно положить голову на колени.

– Хорошо, пусть так. Но больше не пугайте остальных.

– Ладно... Его высокопреосвященство еще не вернулся?

– Вернулся. Но подумайте, может ли он слишком часто приглашать вас к себе. Сколько в Тиаринской обители послушников?

– Шестьдесят два.

– Именно. И обычно они вообще не видят архиепископа. Разве что издалека. А если некий сеорийский мальчик зачастит к его высокопреосвященству, то что подумают остальные?

– Что это его сын?

Брат Жан слегка шлепнул мальчишку по губам. Элграс обиженно надулся, сел и по-жеребячьи тряхнул головой.

– Следующий раз вы седмицу проведете в подвале за подобные речи.

– Я же пошутил...

– Это была дурная шутка, - отрезал монах.

Старший воспитатель встал и прошелся по келье. Никаких поблажек послушнику Эрину не сделали, разумеется. Вся обстановка состояла из широкой деревянной лавки с тонким шерстяным одеялом, табурета и стола с подсвечником и кувшином для воды. В углу у двери был вбит крюк. Больше - ничего; беленые стены, усыпанный осокой пол. Однако ж, принц и здесь ухитрился навести свой порядок: стол подтащил к лавке так, что мог класть на него книгу или свиток, не поднимаясь с ложа, на табуретку накинул привезенный с собой из монастыря Святого Иллариона потрепанный плащ с золотым шитьем.

– Нет ли у вас затруднений в обучении?

– Есть. Я не хочу заниматься вместе с этими...
– мальчик осекся раньше, чем брат Жан приготовился сделать ему очередной выговор за "ослов", "баранов" или "безмозглых неучей".
– Любезными ровесниками, которые в своем блаженном неведении искушают меня нетерпением и скукой. В прошлом монастыре я уже выучил все то, что здесь будут изучать год!

– И вправду так?
– удивился воспитатель.
– Идите-ка сюда, дайте руку.

Пальцы у послушника оказались длиннее, чем у брата Жана - пришлось пристраивать свою ладонь так, чтобы сошлись все кончики. Воспитатель попросил принца прикрыть глаза и принялся проверять его. Тепло, холод, простенькая мелодия знакомого всем с детства псалма... Элграс не ошибался, как ни пытался наставник его запутать - угадывал все, что у старшего на уме. Незаметно для сосредоточившегося мальчика Жан отодвинул руку, потом и вовсе убрал ее за спину, отшагнул.

Запрокинутое напряженное лицо, едва двигающиеся губы...

– Волнение. Жадность. Ревность. Недоверие. Уныние. Радость. Похоть...
– скулы слегка подернулись румянцем.
– Скрытность. Стой! Попался, еретик!
– юноша распахнул глаза, удивленно посмотрел на свою руку, потом на стоящего у самой стены наставника.
– Вот, я же говорил!..

– Вы ни разу не ошиблись. Это не первый год обучения, а третий. И это говорит лишь о том, что теперь вы будете читать книги, изучать историю Ордена и помогать брату-скарбнику.

– Почему?!

– Потому, что скоро вы будете королем, а не расследователем.

– Я не понимаю, объясните!
– взмолился мальчик, глаза подернулись дымкой слез.

– Возьмите себя в руки. Выпейте воды, сядьте. Я все объясню.

Рассказ оказался долгим. Послушник Эрин не верил, спорил, убеждал, что с ним все будет не так, но, наконец, получив напоминание о запрете герцога Гоэллона, смирился. Под конец разговора у брата Жана пересохло в горле и начала кружиться голова; кровь молоточками стучала в виски, хотелось спать. Вместо того, чтобы спрятать свои чувства, он вновь взял принца за руку и позволил тому услышать.

– Ой... простите, я такого не хотел.

– Я знаю. Для вас подобного тоже никто не хочет.

– А... а как же вы расследовали дела? Или я противнее еретиков?
– подмигнул упрямый мальчишка.

– Приходилось терпеть. Потом - долго отдыхать. Вот этому я вас буду учить сам. Начнем завтра же. А то после первого королевского совета вас сюда привезут на носилках.

Принц улыбнулся - вот уж воистину маленькое ехидное чудовище, верно сказал герцог Гоэллон - и брат Жан предположил, что на носилках будут выносить тех, кто будет достаточно глуп, чтобы препираться с его величеством Элграсом. Пожалуй, уроки риторики ему стоит посещать и дальше, только с послушниками на год-другой старше. Прежний наставник принца был или нерадив, или глуп: юноша прекрасно умел изъясняться подобающим образом, но делал это из-под палки. Либо после десятка замечаний подряд, либо в ответ на резкость. Наставник Тиаринской обители уже сумел привить мальчику вкус к стройной фразе... а вот примешивать к ней постоянную насмешку Элграс научился сам. Благо, ему было кому подражать.

Все лучше, чем прежние "Ой!" и "Ай!", либо быстрая заученная скороговорка уроков - слова, бездумно слетавшие с губ в полном соответствии с учебным свитком, но не задерживавшиеся в голове.

– Расскажите про расследование, - попросил послушник.
– Проявите снисходительность к не видевшему ничего подобного младшему собрату.

– Я провел лишь одно. Еще же точнее - провели меня, - признался брат Жан. Врать монаху Ордена непозволительно ни при каких обстоятельствах, даже младшим, даже временным гостям обители.
– Вас это тоже затронуло. Помните же бегство с постоялого двора?