Еще час бесплодных попыток привел к единственному итогу: у Саннио разболелась голова, да с такой силой, что он уже не мог сосредоточиться ни на чем. Сквозь мутную пелену слез он едва видел, что происходит вокруг - и досаду на лице собеседника, и огоньки свечей, которые зажег слуга, и оказавшегося рядом Андреаса, который сунул ему в руки кружку с настоем керторской розы и жасмина.

– Я прощу прощения, Алессандр. Идите отдыхать, это была дурная затея.

– Может быть, позже...

– Там видно будет.

Через пару часов к Саннио, валявшемуся на диване в гостевой спальне второго этажа, вошел Сорен. Это было весьма удивительно, ибо в последнее время казалось, что приятель замечает на всем белом свете только одного человека. К тому времени головная боль, напуганная мазью и мешком со льдом, почти уже уползла в какие-то темные закоулки за правым виском, и юноша, которому велели отдыхать до полуночи, уже начал скучать. Обнаруженные на столике свитки оказались стихами, не такими хорошими, чтоб читать с удовольствием, но и не столь дурными, чтоб смеяться.

– Тебе лучше?

– Да, спасибо.

– Я письмо из дома получил, - бруленец сердито фыркнул.
– От отца. Требует, чтобы я вернулся, ну и всякое... Вот, читай.

Саннио развернул лист и принялся читать. Через минуту губы разъехались в улыбке, ибо тон письма, да и его содержание, ничего иного не заслуживал. Господин владетель Кесслер не пожалел цветистых оборотов, чтобы выразить свое негодование. Из письма следовало, что Сорен, негодный сын и дурной наследник, якшается с отребьем, по которому плачет топор палача, вовлечен в гнусные преступления и прославился на всю страну непотребным поведением.

– Отребье - это он о Скоринге? Кто-то что-то напутал?

– Если бы! Вон, там это - "вместо того, чтобы поддерживать единственного достойного человека". Как раз о нем.

– И что ты будешь делать?
– Саннио дочитал гневное послание и отложил на столик.

– Ничего. Пусть пишет!

– Попробуй объяснить, что здесь на самом деле происходит.

– Не хочу. Он не поймет. Пусть наследства лишает, как обещал!

– Сорен, дело не в наследстве. Это же твой отец...
– Саннио задумчиво потер щеку ладонью. Аргументы кончились, не начавшись. Он вырос без отца и понятия не имел, что тут можно посоветовать.
– Ну, поговори с Гильомом.

– Не могу. Он меня ненавидит...

– Это он так сказал?
– заинтересовался Гоэллон.

– А что, может быть иначе? Из-за меня погиб его брат... я бы...

– И ты за него решил, что он тебя ненавидит. Потому что "ты бы". Отцу писать не будешь, с Гильомом говорить не будешь... Сорен, ну нельзя же так.

Кесслер вздохнул, отодвинул письмо и положил голову на скрещенные руки. В глазах плясали блики от свечей. По дороге в Саур Саннио видал лесных кошек - гибких, изящных, остроухих. Завидев чужака, они выгибали спины и распушали хвосты, стараясь выглядеть опасными грозными хищниками. На островах Хокны, где считали, что у каждого человека есть животное-покровитель, таким спутником бруленца стала бы лесная кошка, мелкая, но исключительно упрямая тварь.

Приручай такую, не приручай, а все равно она останется дикой.

– Иди сюда, - Саннио отодвинулся к спинке дивана и похлопал по свободной половине подушки.
– Расскажи что-нибудь о своем доме.

– Зачем это?
– Сорен улегся рядом, прихватив со стола конфетницу с печеньем.

– Да просто интересно, я же никогда так не жил...

– У нас мало земли. На границе с Тамером, в устье Смелона. Только одна деревня, там почти все рыбаки или контрабандисты. Или утром рыбаки, ночью контрабандисты, - улыбнулся бруленец.
– У отца пять торговых кораблей, еще лодки. Я и с рыбаками ходил, и на корабле, юнгой. Капитан - двоюродный дядя. Он мне сначала сказал - не погляжу, что родственник, а потом отпускать не хотел. Мы до Хоагера ходили. Там девчонки местные - смешные, говорят, ты чужой, тебя духи не любят, я с тобой не пойду. Я ей - может, уговорим духов? Подарим им что? Подарил ей шаль, так духи сразу согласились, - расхохотался Сорен.
– Потом отец меня в Литу отправил, к Элгринам, они нам дальние родственники. Сказал, что я совсем на пирата стал похож. А там все строже, чем при дворе...

Зашедший уже после полуночи в комнату Бернар обнаружил двух молодых людей на диване в обнимку, вдохновенно рассказывающими анекдоты из своей жизни, в окружении выпитых бутылок и пустых вазочек, ранее полных конфет и печенья.

– Жаль нарушать эту идиллию, - хмыкнул Кадоль, - но я вынужден, господа. У нас - весьма неприятное происшествие. Покушение на господина Ларэ.

Когда Керо задумывалась о том, на что будет похожа ее свадьба, она не предполагала, что это событие окажется настолько веселым.

Дома, в Къеле, свадебные церемонии растягивались едва ли не на седмицу. Три дня подготовки, день венчания, еще три дня приемов. Мнения жениха и невесты во всем этом играли едва ли не последнюю роль, хотя все действо вертелось вокруг обоих. Гадания на будущую семейную жизнь, мальчишники, девичники, приемы гостей, целая куча ритуалов, обычаев, правил и примет...

В Оганде всего этого тоже хватало, но Керо начала смеяться еще накануне, когда к ней в гости пришла целая куча девиц и замужних женщин из клана Кампори. Официальной причиной служила примерка свадебного платья, а на самом деле это был вполне обычный девичник, со сплетнями, советами, перемыванием косточек всем на свете мужчинам, рассказами о своих свадьбах и помолвках, женихах и детях. При этом от смеха дрожал весь дом, и не удивительно - когда Катрина, вышедшая замуж три девятины назад, в лицах изображала, как они с Пьетро запутались в крючках на ее платье, да так и едва не до самого рассвета не могли отцепиться друг от друга, можно было лопнуть со смеху.