— Все должно остаться строго между нами, господин Хартунг, — сказал президент, его ассистентка кивнула, а пресс-секретарь приготовил блокнот. — Наша проблема состоит в том, что все тридцать лет на виду были одни и те же восточногерманские проходимцы. Все эти священники, физики и молекулярные биологи, ставшие тогда лицами мирной революции. И не поймите меня неправильно, господин Хартунг, но, по-моему, лица не самые приятные.

Ассистентка хихикнула, седой министр одобрительно хмыкнул. Хартунг глотнул игристого вина.

— Не хочу умалять достижений этих людей, но они, на мой взгляд, не лучшим образом представляют восточногерманский вопрос. Нам нужна новая энергия, нам нужны незаезженные герои. И вот мое конкретное предложение: готовы ли вы, дорогой господин Хартунг, выступить с речью в немецком бундестаге на официальной церемонии, посвященной юбилею падения Стены?

Хартунг, который только-только полностью расслабился, вздрогнул. Выступление в бундестаге? От одной этой мысли у него пересохло в горле.

— Только вообразите, — сказал президент, — помимо депутатов и министров, будут, конечно же, и представители бывших стран — участниц коалиции. Президент Франции, возможно, лично посетит церемонию. Горбачева тоже пригласили. А потом, господин Хартунг, к трибуне выйдете вы, железнодорожник из Восточного Берлина с отменным вкусом в области кино. Вся Германия будет слушать вас. Ах, да что там, вся мировая общественность! Мой дорогой Михаэль, ухватитесь за полу пальто мировой истории!

Хартунг потерял дар речи, он чувствовал, что все зашло слишком далеко. До сих пор все это было игрой, рискованной, но игрой. Вот только одно дело — появиться в развлекательной программе с Катариной Витт, совсем другое — выступать на международной сцене вместе с французским президентом и Горбачевым. Он не мог взять на себя такую ответственность, не имел права так, обманом, пролезть в мировую историю. И что будет, если однажды его обман раскроют? Так ли уж незначительны были искажения правды? Он опозорит не только себя, но и всю страну.

— Понимаю, — сказал президент, — вас немного шокировало мое предложение, ведь это такая большая ответственность. Но подумайте о том, какое воздействие это окажет: простой восточногерманский мужчина возьмет слово и поставит на место всех тех, кто утверждает, что простые люди, в особенности восточные немцы, так и не были услышаны. Вы станете живым доказательством подлинности и прозрачности нашей демократии.

— Это нисколько не снижает давления ответственности, — сказал Хартунг, к которому вернулся дар речи. — Это огромная честь для меня, господин президент, но, боюсь, я не смогу этого сделать. Я не выдержу нервного напряжения, да и не знаю, что мне там говорить.

— Расскажите о себе. Я всегда рассказываю людям о себе, сыне рабочего из Бохума, вступившем в СДПГ без аттестата о среднем образовании, а теперь заседающем во дворце Бельвю в качестве главы государства. Мне кажется, подобные истории говорят о нашей стране больше всяких абстрактных социологических исследований.

— У меня тоже нет аттестата, и это, безусловно, стало причиной того, что сейчас я работаю в почти разорившейся видеотеке. Не думаю, что могу служить примером для подражания.

— Вы проявили смелость в нужный момент!

— С тех пор прошло уже тридцать шесть лет, и я был не смелым, а влюбленным.

— Но это одно и то же, Хартунг! Нужно иметь смелость, чтобы так влюбиться!

Хартунг глубоко вздохнул:

— А что, если я на самом деле никакой не герой?

Что, если все это просто… недоразумение? Президент доброжелательно улыбнулся:

— Только истинные герои могут задаваться такими вопросами, или, как сказал бы Гёте: «Истинное величие начинается с понимания собственного ничтожества». Это мне в вас и нравится, господин Хартунг. Ваша честность.

Хартунг одним глотком осушил бокал.

— Но что, если… если на самом деле я ничего такого не хотел, что, если я просто оказался в нужное время в нужном месте?

— Тогда я бы сказал: добро пожаловать в клуб.

Покажите мне героя, который появился не по воле случая, который точно знал, что делает. — Президент встал и утешающе положил руку на плечо Хартунга: — Я понимаю, что все это очень пугает вас, но дайте себе время свыкнуться с этой мыслью. Человек привыкает ко многому, знаете ли. Ваши дети и внуки будут рассказывать об этом выступлении, поверьте мне.

Президент провел Хартунга через зал Лангганса. — А вы знали, что это единственный зал во дворце, который после войны был восстановлен в своем первоначальном виде?

Хартунг следовал за президентом по скрипучему паркету. Он был растерян и не знал, стоит ли радоваться тому, что здесь никто ни капли не усомнился в его героизме.

Они сели за празднично накрытый стол, президент рассказал, что его супруга вывихнула лодыжку, из-за чего не смогла присутствовать на этом вечере. Бокалы наполнили красным вином, и Хартунг заметил, что они в самом деле меньше стоявших рядом бокалов для воды. Президент произнес тост: «За скромных героев и за любовь», при этом подмигнув Хартунгу. А тот тем временем снова расслабился.