— Ты знаешь, что я имею в виду.

— Да, я знаю. Ты мой папа. Этого достаточно.

Такси свернуло на Раумерштрассе, Хартунг увидел, как цветочницы из магазинчика напротив «Кинозвезды» убирают с тротуара ведра с цветами. Он втянул голову в плечи, скрючился на заднем сиденье, поджав под себя ноги, — это была единственная поза, в которой боль ощущалась не так сильно. Хартунг попросил водителя остановиться в нескольких метрах от видеотеки, заглушить двигатель и подождать. Его план состоял в том, чтобы выйти незамеченным и как можно быстрее скрыться внутри. Он не хотел ни с кем разговаривать, не хотел объяснять, где был и почему так странно ходит. В поезде Хартунг принял две таблетки ибупрофена по шестьсот миллиграммов, что, к сожалению, не помогло от мучительной боли при каждом движении. Одна мысль о том, что вскоре придется выбираться из такси, убивала Хартунга.

Таксист, которого он посвятил в свой план, сказал:

— Господин, все чисто.

И Хартунг начал медленно выпрямляться. В этот момент за стеклом показалась голова Бернда.

— Миха! Что случилось, ты пьян? — окликнул он. Но Хартунг не ответил. Тяжело дыша, он еще какое-то время посидел в машине и наконец медленно и осторожно вылез. При этом ему стоило больших усилий не выдавать страданий.

— Упал с лестницы, — выдавил Хартунг, — ушиб почку.

Бернд довел его до прилавка «Кинозвезды», сбегал в свой магазин, вернулся с двумя бутылками пива и поставил их перед Хартунгом так, словно это было спасительное лекарство. Они чокнулись. Хартунг пил, а Бернд рассказывал обо всем, что произошло за последние дни:

— Господин Ландман был три раза, последний — позавчера около четырех дня. Вчера приезжало японское телевидение. Ах да, еще какой-то хлыщ из какого-то там министерства подъехал на серебристом «мерседесе» S-класса с белыми кожаными сиденьями.

— Спасибо, Бернд, хорошо, что ты всегда на страже, — сказал Хартунг.

— Ну а как иначе! Ах да, Беата заходила в «Кинозвезду», я дал ей ключ. Ей не терпелось посмотреть «Гордость и предубеждение».

— А… Паула?

— Ее не было, уж я бы не пропустил. Первоклассная женщина, Миха, правда, ты сорвал куш. Я же присутствовал при вашей первой встрече и сразу заметил, что вы…

— Было еще что-нибудь?

Бернд вопросительно посмотрел на Хартунга, но понял, что лучше сменить тему, и рассказал не много о последнем домашнем матче «Униома» на стадионе «Ан дер Альтен Ферстерай», где после их перехода в первую Бундеслигу трибуны наводнили всякие пижоны.

— Это больше не мой Берлин, — сказал Бернд, и Хартунг понимающе кивнул.

Вскоре, после третьей бутылки, из-за угла выехал серебристый «мерседес». Автомобиль остановился у видеотеки, и оттуда вышла Антье Мунсберг в антрацитовом брючном костюме, зажав под мышкой папку.

— А вот и вы, господин Хартунг! — воскликнула она, войдя в магазин. — Мы вас обыскались.

— Прошу прощения, я был у дочери в Баварии и там упал с лестницы.

— Вы в порядке?

— Я смогу стоять за трибуной, если вы об этом.

— Что ж, славно. Я принесла вам речь, внимательно прочитайте ее и позвоните, если вас что-то не устроит. Речь получилась объемнее, чем ожидалось, особенно пассаж об уроках мирной революции.

— Каких уроках?

— Просто прочтите, и, как я уже сказала, можем обсудить. Лично для меня особенно важны два абзаца, в которых объясняется, почему вы, всю жизнь боровшийся за демократию, сегодня так рьяно отстаиваете принцип правового государства в Европейском союзе. Это важный сигнал для Варшавы, и, поскольку на церемонии будет присутствовать премьер-министр Польши, надо непременно этим воспользоваться…

— Да, конечно, — пробормотал Хартунг, — если вы хотите послать сигнал Варшаве, то, наверное, надо и…

— В папке вы найдете подробное описание церемонии. Утром за вами заедет водитель, дальше о вас позаботится наш сотрудник — проследит, чтобы все шло по плану. Ах да, вы же будете на банкете с Горбачевым?

У Хартунга гудела голова, в боку болело. Он не ожидал, что все начнется так быстро. Неужели ему обязательно идти на этот банкет? Неужели Варшава не обойдется без его сигналов? С другой стороны, сейчас он обязан быть в строю и излучать положительную энергию. Антье Мунсберг, Ландман, Горбачев — все должны быть им довольны.

— Господин Хартунг? Все в порядке? — спросила Антье Мунсберг.

— В полном, я с нетерпением жду встречи с господином Горбачевым. Знаете, я раньше всегда думал, что родимое пятно у него на лбу имеет очертания Советского Союза.

— Хм, интересно, — сказала Антье Мунсберг.

— Да, это только малая его часть, восточная оконечность. Камчатка и Курильские острова как бы нависают над правой бровью Горбачева. Обратите внимание при случае.

— Обязательно.

— Еще я знаю несколько фраз на русском, это может пригодиться на банкете: «Мой отец — тракторист, моя мать тоже».

— Откуда?

— Изучал русский в школе.

— Ладно, господин Хартунг, у вас еще остались вопросы?

— Вообще-то, нет.

Антье Мунсберг помахала ему рукой из маши ны, он помахал в ответ, отчего боль в боку резко усилилась. Хартунг стиснул зубы и продолжал улыбаться, пока серебристый лимузин не скрылся за поворотом.

Натали сидела за своим рабочим столом в офисе банка «Хартман» и смотрела на фотографию, стоявшую возле монитора. На ней она шестилетняя, с мокрыми волосами и в огромном свитере, свисавшем до пола, как платье. Мать рассказывала, что в тот солнечный осенний день они поехали на карьерное озеро недалеко от деревни, где они раньше жили. Натали бежала по причалу, поскользнулась и упала в ледяную воду. Отец бросился за ней, достал и укутал в свой свитер.