— Как ты? — спросила она.

— Как танком переехали, — ответил Хартунг.

Она достала из упаковки еще две таблетки и положила ему в рот. Потом выпрямилась и серьезно сказала:

— Папа, я все обдумала. Ты выступишь в бундестаге и сделаешь все, что запланировано. А уже после незаметно отойдешь отдел. Этот Ландман, похоже, готов на все. Конечно, хорошо, что ты теперь так упорно стоишь за правду, но все-таки лучше, чтобы все пальцы остались при тебе.

— Я даже не думал, что он способен на такое.

— Что ж, теперь ты знаешь наверняка. Этот тип потеряет все, если ваша история выйдет наружу, и, конечно, пойдет на что угодно, лишь бы это предотвратить.

— А что, если Ландман никогда меня не отпустит? Что, если мне теперь вечно придется притворяться героем?

— Да, я тоже об этом думала. У тебя должен быть рычаг давления на него.

— Например? Послать к нему громилу, чтобы отрубил ему всю руку?

— Нет, до его уровня мы не опустимся. Я присмотрюсь к этому Ландману.

— Ты что, пушистик, и думать не смей! Ты же сама сказала, что этот человек опасен. А теперь хочешь шпионить за ним? И что ты собираешься делать? Устроишь засаду у его дома?

— Во-первых, не называй меня пушистиком. Во-вторых, я буду действовать своими методами, ты же знаешь, кем я работаю.

— Ну да, что-то там с информатикой.

— Что-то там с информатикой? Папа! Я столько рассказывала о своей работе, а ты никогда не слушал!

— Ну, много ты рассказывать не могла, мы же редко видимся.

— Ладно, тогда еще раз: твоя дочь, которая категорически против, чтобы ее называли пушистиком, работает начальницей отдела информационной безопасности частного баварского банка. Я слежу за тем, чтобы никто не взломал наши системы, чтобы деньги не пропали и чтобы стоял файрвол.

— Что стояло?

— Наша внешняя защита.

— Хорошо, но как это поможет с Лэндманом? Натали вздохнула:

— Я могу защитить наши системы от взлома только потому, что сама знаю хакерские уловки. Из меня получился бы хороший хакер, я бы даже сказала, отличный. Так что я могу посмотреть компьютер Ландмана, может быть, найду что-нибудь интересное.

— Но, Натали, это же наверняка незаконно. Я не хочу еще и тебя впутывать в это дело.

— Избивать моего отца тоже незаконно. И разве ты не говорил, что этот тип знает, где я живу? Кажется, я и так уже впутана в это дело.

Хартунг долго смотрел на дочь.

— Спасибо, что помогаешь.

Натали отвела взгляд.

— Я так ждала, когда ты наконец заинтересуешься мной.

— Что? — воскликнул Хартунг и тут же снова почувствовал пронзительную боль в животе. — Я думал, это я тебе неинтересен, по крайней мере, я так чувствовал каждый раз, когда приезжал сюда.

— Папа, мне было семь лет. Сейчас мне уже тридцать пять, уж за это время можно было найти возможность заглянуть, разве нет?

Хартунг смущенно молчал.

— Ты права, прости. Наверное, я хотел защитить себя от твоей матери. Но я хочу, чтобы ты знала: я всегда думал о тебе, я бы отдал все, что ты была рядом со мной.

— Нет, это неправда. Прежде всего ты хотел спокойной жизни. Ты же сам только что сказал, что хотел защитить себя. От воспоминаний, от мамы. От меня.

— Не от тебя!

— Ладно, пап, как сказала бы мой психотерапевт, случилось трагическое недопонимание.

— Ты ходишь к психотерапевту?

— Ну да, после попытки суицида…

— Что?! Пушис…

Натали рассмеялась:

— Шутка!

Хартунг выдохнул:

— Это совсем не смешно.

— Извини. — Натали склонила голову набок и улыбнулась: — Главное, папа, чтобы сейчас ты был в идеальном рабочем состоянии. У Ландмана не должно быть причин для беспокойства. Когда церемония в бундестаге?

— Через четыре дня.

— Возможно, к тому времени я буду знать больше. Ты сможешь сам вернуться в Берлин на поезде?

— Конечно, — сказал Хартунг. — Железнодорожники не знают боли.

— Давненько я не слышала этой фразы. Хартунг прочистил горло:

— А ты теперь… кхм… Ты сильно разочаровалась во мне? Ты так гордилась мной, а сейчас, когда знаешь, что я никакой не герой…

Натали весело посмотрела на отца:

— Тебя показывали по телевизору с Катариной Витт, твоя фотография висит на стене моего супермаркета. Ты выступишь с важной речью в бундестаге. Для меня ты герой.