— Да, я помню, ты советовал мне найти жену на родине, которая носит платок, не умеет читать и не выходит из дома…

— И которая не бросит тебя в трудную минуту. Братец, я испытал это на собственной шкуре. Немецкие женщины, как стервятники, обгладывают тебя, а при малейшей опасности улетают.

— Пожалуйста, давай не будем сейчас углубляться в эту тему. Что мне делать с Хартунгом?

— Ты должен дать ему понять, что, если он тебя подведет, ему будет ужасно неприятно.

— Да, но как?

— В качестве первого предупреждения мы обычно отрезаем ухо.

— Нет! Только не так!

— Ах, точно, ему же еще выступать с речью. Тогда палец.

— Нет! Мы ничего не будем отрезать. Запугать — да, но это не значит, что надо калечить его!

— Ты у нас босс, я только предлагаю действенные варианты. Для слюнтяя, который боится насилия, пары сломанных ребер будет достаточно. Хотя… тогда он не сможет ходить, это тоже не годится. Не волнуйся, Алекс, я что-нибудь придумаю.

— Пообещай, что не сделаешь с ним ничего ужасного.

— Да, да, я только припугну его. Надо все-таки оставить парочку сувениров, чтобы не забыл тебя слишком быстро. Но не вопрос, пройдусь по нему по бабской программе. А если не поможет, навещу еще разок.

— Знаешь, где эта гостиница?

— Как раз смотрю по навигатору. Биберсбах, да, вот оно. Не проблема, брат, это меньше двух часов на машине. Считай, вопрос решен.

— Спасибо. И, Евгений…

— Да?

— Прости, что сразу не сказал тебе правду. Такого больше не повторится.

— Я знаю.

В дверь номера постучали. Это была Натали — она заехала за отцом. Натали спросила, как дела, Хартунг молча ее обшит. Они вышли из пансионата и немного прогулялись по главной улице. Натали рассказывала о спокойной, но вовсе не скучной жизни в Биберсбахе. О мальвах, лабрадоре, белых грибах, которые они собрали вчера в сосновом бору неподалеку от дома. Отец с дочерью прошли мимо супермаркета «Лидл» — на его фасаде висел огромный плакат с фотографией Хартунга: «30 лет назад пала Стена, а наши цены падают всегда». Натали сказала, что проезжает мимо него каждый день и, если никто не видит, машет плакату рукой.

Они свернули на одну из мощеных дорожек, поднимавшихся к виноградникам. Натали рассказала, как этим летом они нашли в саду сойку со сломанным крылом. Себастиан вместе с детьми построил ей домик, а Натали собирала жуков и гусениц и кормила ими сойку прямо с руки. Хартунг отставал от дочери на полшага и, украдкой любуясь ею, наслаждался рассказами.

Извилистая дорожка пролегала через виноградник, и чем выше они поднимались, тем гуще становился туман. Хартунг набрал в легкие влажного воздуха и представил, как туман уносит его все дальше от гостиницы, «Лидла», неприятных телефонных разговоров и рыжеволосых начальниц канцелярии. Натали остановилась и сорвала с лозы пару виноградин, оказавшихся сладковато-горькими на вкус. Она рассказала о знаменитом биберс-бахском ледяном вине, для производства которого виноделы дожидаются первых крепких заморозков. Виноград выжимается уже замороженным и ферментируется в густое сладкое вино, которое местные называют «Кровь ангела».

Хартунг все отдал бы, чтобы продолжать вот так гулять с дочерью в тумане с бутылкой ангельской крови в руках, но вскоре они остановились у деревянного дома в скандинавском стиле, окруженного садом, от которого веяло великолепием дикой природы. Натали открыла дверь, и Хартунг услышал гул множества голосов. Дочь с улыбкой сказала, что они приготовили ему небольшой сюрприз — вся семья была в сборе. И не успел он опомниться от удивления, как его окружили десятки людей. Все его приветствовали, помогли снять куртку, налили знаменитого биберс-бахского ледяного вина и без умолку разговаривали.

К нему подошел пожилой мужчина с густой седой шевелюрой и в зеленом национальном наряде. Это был Ханс Хофрайтер, строительный подрядчик, отец ненавистного Марко. Он потрепал Хартунга по плечу, сказав что-то о немецком единстве, бывших восточных областях и его покойной крестной из Кенигсберга. Хартунг машинально кивнул, осматривая комнату в поисках Тани. И увидел ее в углу комнаты. Она выглядела потрясающе — молодо и женственно. Лучезарно, расслабленно, почти вызывающе счастливой. Рядом с ней стоял Марко со своим приплюснутым собачьим носом и поглядывал на Хартунга. Ханс Хофрайтер продолжал говорить о своей восточноэльбской родне с большими владениями в Восточной Померании, которые присвоил себе «подлый русский». Хофрайтер, по всей видимости привыкший к абсолютному вниманию, все время толкал Хартунга в плечо, если тот слишком надолго отводил взгляд.

— Как видите, — сказал он, — я тоже в некотором роде восточный немец. — После чего рассмеялся так, будто только что отпустил шутку века.

Хартунг усилием воли растянул рот в улыбке.

Наконец Натали вернулась, освободив его от болтливого старика, и познакомила с прыщавым мальчишкой, также одетым в традиционный костюм. Это был Отис, ребенок из мифов и легенд, который с равнодушным, отрешенным взглядом устало пробормотал: «Здравствуй, дедушка», что заставило Хартунга вздрогнуть.