Шрифт:
В результате полк с боями был выведен оттуда 26 мая 1988 года. Одновременно вывели и гарнизон из Анавы.
Военных рассредоточили по сторожевым заставам на трассе Кабул — Хайратон со штабом в г. Джабаль — Уссарадж.
В офицерской столовой пахнет сладким чаем, свежеиспечённым хлебом и чем-то ещё родным, домашним, будто на минуту мы вернулись из раскалённого Афгана в уютную кухню где-нибудь в средней полосе. Светлана, наша повариха, хлопочет у стола с видом хозяйки, устраивающей званый вечер.
Молодая женщина, ей, наверное, лет двадцать пять, с добрым круглым лицом, слегка покрасневшим от жары и забот, в белом халате и с белым платком на голове, который едва сдерживал её выбивавшиеся русые волосы.
Колесников разомлел, отпустил ремень и завел свои фирменные шуточки.
— Гусев, тебе не кажется, что Светлана на тебя поглядывает? Вот видишь, как тарелку тебе поближе пододвинула! Это знак, брат.
Гусев смущенно хмыкает, а Светлана мечет в сторону Колесникова взгляд, от которого в горах могла бы сойти снежная лавина.
— Шутник нашелся! Ешь давай, пока не передумала вас баловать.
Я молчу. В голове жужжит, как надоедливый комар, мысли расползаются. Плечо тянет тупой болью, а теплая липкая тяжесть на рукаве напоминает, что что-то с этим придется делать.
— Вот, парни, всё для вас, — говорит она с улыбкой, расставляя перед нами стаканы с горячим чаем и тарелки. Айва, хлеб, варенье… персики, глядите, из Союза нам привезли. В честь вашей победы. Знали, что будет праздник.
Настроение особо праздничным, конечно, не назовешь. И есть на это целый ряд причин.
Смотрю на парней.
Колесников, как всегда, в своем амплуа.
— Светлана, а это, случайно, не с вашего огорода? — шутливо подмигивает он, держа в руках лепёшку.
— У меня, Сашка, в огороде только кабачки, да и те давно съели. — Она хмыкает, но в глазах блеснуло одобрение. Её, кажется, забавляют его попытки щегольнуть остроумием.
Гусев, угрюмый как обычно, тоже улыбнулся и вполголоса добавил.
— Вот бы Светлану к нам в батальон, сразу бы мир наступил. Все воевать перестали бы и начали обедать.
— Конечно, — подхватил Колесников. — Светлана одной рукой борщ разливает, другой пулемёт перезаряжает. А ты, Гусев, ей патроны подносишь.
— Ешь давай, фантазёр! — оборвала его повариха, но в голосе не было и намёка на злость.
Я молчу, разглядывая кусок лепёшки. Шутки Колесникова всегда находят отклик у остальных, но у меня сейчас нет ни настроения, ни желания смеяться. Плечо тянет, а гул в голове перебивал разговоры.
Светлана замечает моё состояние.
— А ты чего такой тихий, Беркут? Не ранен ли?
— Всё в порядке, — отзываюсь я.
Колесников кивает в сторону моего плеча.
— У него кровь на рукаве, я давно заметил. Просто Беркут у нас герой молчаливый.
Гусев хмыкает.
За соседним столом молодые лейтенанты что-то бурно обсуждают. Молодёжь, недавно из училища, сидят с прямыми спинами, стараясь выглядеть важными. Только прибыли в часть. Один рассказывает другому.
— Наш-то, представляешь, в штаб опять бумаги понёс. А я ему говорю — Давайте хоть раз в бой сходим. А он — «Успеется, лейтенант, войны на всех хватит».
Второй ухмылялся, помешивая чай.
— Ты что, геройствовать захотел? Подожди, ещё успеешь на ордена налететь. Скоро всех нас отправят туда.
Я слушаю вполуха, всё больше замечая, как Светлана ловко управляется — то салфетки пододвинет, то чайку подольёт. Она будто знает, что нужно каждому, и кажется, даже молодые лейтенанты, такие важные минуту назад, смотрят на неё с благодарностью.
Колесников, впрочем, не унимается.
— Света, ты нас с Гусевым совсем не жалеешь. Кормить так вкусно — это же пытка, понимаешь? Мы из-за тебя из формы скоро вырастем.
— Ну так вон на складе, где получаешь, выбери форму побольше себе. А мне что — только спасибо скажете, я и довольна.
— Света, — говорит Гусев, — Ты Беркуту налей чаю покрепче. У нас Беркут такой — пока на нём шкура держится, он к врачу не пойдёт.
— Верно, — поддерживает Сашка, — Беркут только в крайнем случае обращается. Но сейчас — именно такой случай. Не хватало еще, чтобы инфекция попала в рану. Надоело уже конечности тут терять. Давай, уж, товарищ капитан, навести медсанчасть. А то я уже начинаю нервничать.