И затем они вместе растворились в небытии, и её вздох облегчения стал последним, что наполнило его лёгкие.

V. 26

(Наследие)

В нескольких милях отсюда ведьма, известная как Баба Яга, выпрямилась, проверяя свои жизненные показатели: пульс, дыхание, подвижность конечностей. Она сосчитала пальцы на руках и ногах, затем перечислила в уме своих дочерей по именам.

Ирина, что слышит мертвых. Екатерина, что их видит. Елена, моя девочка звёзд. Лилия, моя мечтательница. Галина, моя красавица. Саша, моя малышка.

Маша… моя душа.

Это кольнуло прямо в сердце, и, когда дверная ручка её спальни повернулась, она уже знала, что за дверью стоит заплаканная Ирина.

— Она остаётся в этот раз? — спросила Яга, сглотнув.

Ирина молча кивнула.

— Она что-нибудь сказала? — с горькой надеждой спросила Яга.

Ещё один кивок.

— Она сказала, что ты поймёшь.

Нет, — подумала Яга, — на этот раз, Машенька, я не думаю, что пойму.

Она медленно поднялась на ноги, нащупывая пол. Её тело не подведёт её. Она была Бабой Ягой. Хранительницей великого дела. Она поднялась из ничего. И поднимется снова этой ночью.

Яга положила руку на плечо Ирины, ничего не говоря, и пошла по коридору. Дверь в комнату Галины была закрыта. Сашина комната пустовала. В конце коридора находилась Лилиина комната — она, скорее всего, спала, как обычно. Лилия любила тишину и сон.

Яга открыла дверь, проскользнув внутрь, и закрыла её за собой почти бесшумно.

— Лилия, — шепнула она, садясь на край кровати своей пятой дочери. — Лилечка, ты видишь сны?

Глаза Лилии медленно открылись.

— Привет, мама, — сонно отозвалась она, пока Яга гладила её лоб, разглаживая складку беспокойства большим пальцем. — Что случилось?

— Ш-ш-ш, ничего, — сказала ей Яга. — Ничего, что не может подождать до утра. Я просто хотела узнать про твои сны, Лилечка. Ты же знаешь, мне всегда нравятся вещи, которые ты видишь.

Лилия кивнула, лежа на спине и обдумывая просьбу. Её тёмные волосы, такие же, как и у сестёр, разливались волнами по светлой шёлковой наволочке.

— Мне действительно приснился сон, — сказала она наконец, нахмурившись. — Мне приснилось прошлой ночью наше наследство. Но это было странно, — добавила она, поворачиваясь на бок, чтобы смотреть на мать. — Я ничего не могла разглядеть, потому что оно было заперто в коробке. — Она замолчала, прикусив губу. — Что бы я нашла, мама, если бы открыла её?

Яга почувствовала, как что-то сжало ее грудь, а затем это напряжение исчезло.

Она сказала, что ты поймёшь.

О, Машенька, — печально подумала Яга. — Ты всегда понимала слишком много.

— Мама? — спросила Лилия, наблюдая, как на лице матери одна за другой сменяются эмоции. — Всё в порядке?

Яга глубоко вздохнула, затем склонила голову и поцеловала Лилю в лоб.

— Конечно, Лиленочка, — мягко сказала она. — Спи. Утром всё будет хорошо.

V. 27

(Небеса находят способы)

Когда Лев и Саша прибыли, было уже слишком поздно. К тому моменту, как они сложили обрывки своих догадок воедино, чтобы понять, что именно сделала Марья Антонова, она уже лежала, а ее длинные темные волосы рассыпались по неподвижной груди Дмитрия Федорова, и все было кончено.

На самом деле, Льву и Саше было известно больше, чем всем остальным, потому что Марья Антонова оставила письмо.

Вечером, когда Марья Антонова и Дмитрий Фёдоров умерли, ведьмы Боро получили два важных конверта. Один, как честно уведомила Марья Романа и его отца, был от Дмитрия Фёдорова. В нём содержались подробные записи, сделанные его рукой, где излагались все преступления Кощея Бессмертного. В конце письма, призывавшего ведьм Боро действовать по совести, Дмитрий подчеркнул, что его братья невиновны. Он описал местоположение каждого существа, которого Кощей когда-либо купил, продал или обменял, и передал права на ренту Кощея ведьмам Боро. Затем он написал: «Это конец. Всё кончено. Пусть его царство падёт».

Другой конверт был от Марьи Антоновой и являлся почти зеркальным отражением первого. Даже её почерк странно напоминал почерк Дмитрия: наклон влево, в то время как его уходил вправо. Её письмо было похожим признанием, полным доказательств, и в конце стояла подпись: «Баба Яга».

Она приняла титул своей матери — впервые и в последний раз — с удивительной лёгкостью.

«Эти деньги, — писала Марья Антонова. — Много денег. Предвидя свои собственные компенсации, я сочла нужным распределить их среди Боро. Считайте это подарком. Вы заметите, что некоторая часть средств осталась необъяснённой. Это сделано намеренно. Предупреждаю: не будьте жадными. Не ищите их. Я ушла, и Кощей тоже. Пусть на этом всё закончится».