— Если бы я потерял брата, я бы отправился на край света, чтобы спасти его душу, — тихо сказал Лев. На мгновение Саша перестала сопротивляться, замерев, поражённая тембром его голоса. — На твоём месте, Саша, я бы тоже хотел уничтожить всё на своём пути. Я понимаю. Но если ты можешь быть для меня пламенем, тем, что ты есть, тогда я хочу, чтобы ты горела ради меня. Понимаешь? Я буду рядом, если ты захочешь, — прошептал он, и его голос коснулся ее сердца. — Хочешь, чтобы я был рядом, Саша, чтобы оберегал тебя? Я сделаю это. Но если я прошу чего-то настоящего, чего-то сокровенного — например, узнать, как ты предпочитаешь, чтобы к тебе прикасались, — твердо сказал он мужским голосом, голосом любовника, — узнать то, что, уверен, я никогда не смогу выбросить из головы, тогда позволь мне быть эгоистом. Позволь представить, что ты здесь ради меня, даже если я никогда…

Он замолчал, когда она снова поцеловала его, беспокойными пальцами теребя его пальто.

— Сними это, — хрипло потребовала она, и он возмущенно уставился на нее сверху вниз.

— Ты что, не слушала? — потребовал он ответа, но она только высвободилась из его объятий, стягивая свитер через голову и наблюдая, как он опускает взгляд. — Я… Саша… Саша, я только что сказал…

— Ты хочешь, чтобы я сгорела для тебя? — спросила она. — Тогда смотри, как я горю. — Она стянула пальто с его плеч, позволив ему упасть на пол, и принялась возиться с пуговицами на его рубашке, каждым неловким движением пальцев задевая кожу под ними. Она чувствовала каждый удар его сердца, как подтверждение своих действий, ее руки были одновременно полны уверенности, но в то же время тряслись от волнения.

Он наблюдал за ней, почти не двигаясь, пока она медленно спускала рубашку вдоль его рук.

— Сейчас самое время, Лев, — сказала она нетерпеливо, и он мигом отреагировал, вытянув руки, чтобы обвить ее талию, как только она их освободила.

Поцелуй между ними был крайне откровенным, а остальная часть разговора перешла в прикосновения. Он просил разрешения, и она давала его, прижимаясь бедрами к его бедрам; она умоляла его, и он уступил, притянув ее к себе, чтобы быть к ней еще ближе… Она вспомнила его первый поцелуй, как легко это было, как трудно, как необузданно и как беспощадно нежно. Сейчас было то же самое и даже больше, тысяча крошечных землетрясений; когда его руки скользнули к изгибу ее бедер, и она вздохнула между его губами, в момент трепетной нежности.

Он откинул голову назад, не сводя с нее глаз.

— Утром я стану твоим врагом, — прошептал он. Справедливое предупреждение.

Его рука скользнула по её лопатке, пальцы прошли вдоль позвоночника и поднялись вверх, одержимо притягивая ее.

— А я твой враг уже этой ночью, — ответила Саша и поцеловала его снова.

III. 4

(Вина)

Стас Максимов всегда старался не замечать некоторых вещей; порой это было необходимо, ведь он был мужем Марии Антоновой и, следовательно, был посвящен в хитросплетение тайн Бабы Яги. Как колдун Боро, он понимал, что его жена многое скрывала от него, отвечая на вопросы с лукавой улыбкой: «Ты правда хочешь знать, Станислав?» — и он, без колебаний, отступал, не желая вмешиваться. Он никогда не планировал предавать жену.

Однако были моменты, когда игнорировать происходящее было невозможно, даже для него.

— Что бы ты ни задумала, Яга, — тихо произнёс Стас, кладя руку на плечо тёщи, которая возилась с травами, — прошу тебя, не делай этого.

Яга никак не отреагировала. Она была гордой женщиной и, хотя относилась к нему с определённым уважением на протяжении его брака с Марьей, никогда не стремилась оказывать ему услуг. Для неё он был лишь мужем её любимой дочери, и этим всё сказано.

В этом отношении, как и во многих других, ему не было места в её сердце, но Стас всё же надеялся, что она его услышит.

— Я люблю свою жену, — тихо напомнил он, чувствуя мучительную боль от этих слов. — Любил. Я очень любил свою жену и буду оплакивать ее так же сильно, но ничего хорошего из этого не выйдет. Не превращай ее жизнь в повод для мести и, умоляю, не делай из неё монстра, Яга, пожалуйста…

— Она не любила тебя, — холодно произнесла Яга, и это прозвучало как жестокий удар. — Не так, как она любила меня или своих сестёр, — продолжила она, выдержав паузу. — И уж точно не так, как она любила Диму.

Стас вздрогнул. В свое время он достаточно наслушался о Дмитрии Фёдорове, человеке, которого он почти не знал, но которого всеми силами старался не ненавидеть — правда, безуспешно. Имя Дмитрия использовалось только как оружие, и это было последнее, что он хотел слышать сейчас, оплакивая свою жену.

«Я обещаю тебе, что больше никогда его не увижу», — как-то сказала Марья Стасу, когда они еще только начинали встречаться. — «И ты можешь верить мне, хотя бы потому, что, если это произойдёт, я, возможно, вообще к тебе не вернусь.»

— Она любила меня, — осторожно поправил Стас. В конце концов, они прожили вместе целую жизнь, и за все эти годы Мария ни разу не произнесла имени Дмитрия Федорова вслух. Почти двенадцать лет она была его партнёром, женой, другом и любовницей. Как бы ни выглядело её прошлое, она ни разу не подвела его.

Ни разу.

— Она любила меня, — повторил он, — и я знаю, что ты не стала бы обесценивать нашу совместную жизнь только потому, что страдаешь, Яга. Да, может быть, её любовь ко мне была не такой, как к Дмитрию Федорову, но есть и другие виды любви. Есть более совершенная любовь, — сообщил он ей, — та, что придаёт нам сил, а не отнимает жизнь и рассудок.