— Я поговорю с ней, — сказала Марья, тихо покидая комнату матери и направляясь по коридору в спальню Саши.

Дверь была приоткрыта; Саша смотрела в окно, устремив взгляд к звёздам. На мгновение Марья просто стояла, наблюдая за ней: очертания узких плеч, упрямый наклон подбородка. Она интуитивно почувствовала, что Саша знает о её присутствии. Марья понимала, что сейчас, как никогда прежде — осознавала ли это Саша или нет, — они были похожи сильнее, чем когда-либо были или будут в будущем.

Их объединяла одна и та же боль, хотя для Марьи это было лишь воспоминание — отголосок, а не пронизывающая своей остротой. Дмитрий сдержал своё обещание, и теперь это сослужило ей хорошую службу.

Тем не менее, она добавила в голос немного сочувствия.

— Это боль, которая может быть облегчена, Сашенька? — тихо спросила она.

Саша повернулась, её глаза всё ещё были полны размышлений.

— Не думаю, — ответила она. — Пока нет. Не раньше, чем…

Она замолчала, её взгляд опустился на строчку одеяла.

— Пока я не заставлю его заплатить, — пробормотала она, проводя пальцем вдоль линии стежков, словно рисуя непрерывную цепь, изгибающуюся и пересекающуюся в бесконечной волне.

— А до того? — спросила Марья, сделав шаг вперёд. — Что можно сделать до того?

— Ничего, — ответила Саша. — Разве что ты можешь сделать Эрика Тейлора меньшим мудаком. — Она остановила движение пальца. — Я знаю, что нам нужны его связи, Маша, но находиться рядом с ним… это ужасно. Это невыносимо. И всё, о чём я могу думать, это Л…

Она прервалась.

Она не могла произнести его имя.

Марья поняла это. Хотела сказать: «Я понимаю», потому что действительно понимала это чувство лучше, чем многое другое — это осознание утраченного имени на губах, — но она не произнесла ни слова. Она просто села на кровать рядом с Сашей и положила руку на её ладонь, нежно сжав пальцы сестры.

— Даже хорошие мужчины будут противостоять тебе, — предупредила Марья. Это она знала лучше всего. — Даже хорошие мужчины могут подвести.

Саша посмотрела на свои руки.

— Что ж, гораздо хуже иметь дело с ужасными, — сказала она.

Марья кивнула.

— Тогда не имей с ними дела, — сказала она просто.

Саша удивлённо подняла глаза.

— Но я думала, что наша цель — расширить сеть, а потом…

— Тебе не нужен Эрик Тэйлор для этого, — перебила её Марья. — Ты можешь идти своим путём, Сашенька, если это то, чего ты хочешь.

— Только мужчины заключают такие идиотские сделки, — фыркнула Саша. — И ни один из них никогда меня не послушает.

Марья сжала её руку крепче.

— Тогда заставь их, — тихо произнесла она.

Саша коротко улыбнулась.

— Ты говоришь так, будто это просто, Маша.

— Потому что это так и есть, — сказала Марья. — Никто не сможет отказать тебе, когда ты перестанешь отказывать себе сама. Кто может иметь власть больше твоей? — спросила она настойчиво. — Кто в этом мире сможет противостоять тебе, если ты сама этого не позволишь? Если этот путь тебе не подходит, Саша, найди другой.

Марья мягко подняла руки, осторожно взяв лицо сестры в свои ладони.

— Сашенька, — тихо начала Марья, — ты не неполноценна из-за того, что у тебя нет частички сердца. Ты остаёшься собой — цельной, самодостаточной. Если ты любила и была любима, это обогатило тебя; ты не становишься худшей версией себя только потому, что потеряла то, что было.

Саша медленно кивнула, впитывая эти слова.

— Странно ли, Маша, — проговорила она тихо, — что я не чувствую себя маленькой? Наоборот, мне кажется, что я стала больше. Огромнее. — Она сглотнула, борясь с комом в горле. — Но это какая-то пустая бездна.

Марья знала это чувство слишком хорошо. Когда она сказала Дмитрию, что они больше не могут быть вместе, она увидела боль в его глазах, услышала скрытую мольбу в его голосе. Она чувствовала, как сама разрастается, светится, становится холодной — больше, чем прежде, и одновременно пустой внутри. Часть её была вырвана и ушла с ним, даже если оставшаяся продолжала расти, тянуться, заполнять всё, пока она не стала слишком большой для своего тела.

Она превратилась в мутанта, порожденного собственной болью.