Шрифт:
– Теперь да.
– Теперь?
– Раньше приходила-уходила. Там на выходные отпускают. А потом… мать у нее померла. Есть тетка, но она такая… особо не озабочена.
– А что с матерью?
– Сложный диагноз, знаете. Запущенная депрессия, что-то еще с сердцем… я в терминологии не силен.
– От депрессии умирают?
– Не думаю. Но от того, что шагают из окна девятого этажа, – запросто. Простите.
– У вас в школе считается нормальным, когда нездоровый ребенок сидит в Интернете до ночи?
– В нашей школе дети не сидят в Интернете. Только некоторые и только под присмотром. Но Лизе можно. Это я принес ей телефон. И не смотрите так, пожалуйста. Это всего лишь телефон, а не кило героина.
Иван усмехнулся. Саша поежилась.
– Почему она написала мне?
– Потому что в вас влюбилась.
Саша поперхнулась чаем.
– Да не волнуйтесь вы. Я же не говорю, что влюбилась… в таком смысле. Просто полюбила вас, понимаете? Так думаю, что по фото. Я посмотрел, ава у вас классная.
– И часто она так… влюбляется?
– Не очень. Четвертый раз.
Очитков замолчал, почесал пиратскую бороду, заглянул в пустой пластиковый стаканчик. Как будто решал – говорить ли что-то важное, достойна ли этого Саша?
– Есть одна женщина… старенькая уже, нянечкой у нас работает. Еще есть Мурзик, это мальчик такой, но там… все сложно. Он младше ее, понимаете? И он не большой охотник поговорить. Ну… и я. Простите, сколько вам лет?
Саша, уже начинающая привыкать к диковатой манере разговора, машинально отозвалась:
– Тридцать один.
– Мне было тридцать, когда впервые уехал из Воркуты. А до этого и не был нигде. Родился, учился, женился… тьфу, ерунда все это. Знаете… скажу, чего уж там… был один период, когда все было хреново. Очень хреново. И я подумал, – Иван покрутил стаканчик, снова заглянул, не появилось ли там чего, поставил на место. – Подумал – все зря. Ни к чему, понимаете? Бывало у вас такое? Да бывало, конечно, у всех бывает… Ну, вот. А тут эта Лиза. Только не как с вами. Она ко мне в коридоре подошла. Обняла и поцеловала. Просто так, понимаете? А потом мы разговаривали… Ну, как? Она в основном, конечно, говорила. Типа, какой я хороший и замечательный и вообще лучше всех. Глупости такие… Но после этого как-то все пошло, знаете. С мертвой точки сдвинулось. Как будто меня достали из холодильника и выставили на солнце. Вот примерно так. Она действительно хорошая девочка. Малость навязчивая и, ясное дело, с прибабахом, но хорошая. Не обижайте ее, ладно?
– Да я и не собиралась. Только… о чем с ней говорить-то?
– Да о чем угодно! – воодушевился Очитков. – О себе рассказывайте – куда ходили, что купили, что ели. Все проглотит. О ней самой спрашивайте. Да это вообще неважно! Скажите, а я выгляжу совсем дураком?
– Не совсем, – улыбнулась Саша. – Пожалуй, мне пора.
Телефон в сумочке тихо тренькнул. Пришло сообщение. Она знала – от кого.
7
«Сейчас, я смотрю свои – старые рисунки. Что, я рисовала в 7 лет. Они все такие яркие! И письма, что я писала – в 7 лет. Я писала, там, „как красиво жить“. И меня порозила вот этот запись… Что я писала… 7 лет».
«Я пришлю вам сийчас рисунки вы, не ругайтесь но смиятся можно – они такие смешные…»
Куча ржущих смайликов.
Пауза.
Пошли рисунки. На первом явно принцесса – корявая, кривоногая, в огромной короне. Наверное, Лиза рисовала себя. Домик, рядом собака. За домиком что-то серое, бесформенное. Может, пролилась краска. Две фигурки – маленькая и большая. Лиза и ее мама? Саша зябко поежилась. Лиза рисовала нелепо, некрасиво. В семь лет так уже не рисуют.
Дальше шли разные люди – большие и маленькие, косые, кривые, пучеглазые… но с неизменными улыбками, широкими, как куски спелого арбуза.
Кто они такие, кем были для Лизы?
«И тогда я заплакала».
Написано было без ошибок, почему-то увиделось, кольнуло именно это.
«Почему? Что случилось, Лиза? Тебя кто-то обидел?»
«Нет. Обидила сама себя. Этого не будет никогда просто, я, пняла, что этого не будет. И все. Я опять плакать буду… Нет не буду. Вы же теперь есть. И Иван Борисович и тетя Таня и Мурзик. Я никогда не буду плакать потомучто вы со мной дружити, вы, самыи замечательные. Такие люди должны быть на земле (на Земле!!!) И еще!!! У меня!!! Есть тайна!!!»
«Лизонька, ты такое солнышко! Ты очень светлая девочка».
Саша тыкала по клавишам и понимала, что пишет не то. Какой-то тупой штамп. Но ничего путного в голову не пришло.
«Да, я, солнышко!!!» – радовалась Лиза, раскидывая свои запятые к месту и не к месту. – «Я хочу быть, сонцем. Чтоб меня кто-нибуть видел. И всегда улыбались… И хочу, быть сияющий!!!»
За окном висела глубокая ночь. Словно вырезали кусок черной замши и вклеили в проем. Под боком посапывал Женя.